Религии народов Поволжья и Западного Приуралья

К числу областей Европы, где особенно устойчиво держались (и частью держатся) ранние формы религиозных верований, принадлежит Среднее Поволжье, населенное несколькими народами — финноязычными (мордва, мари, удмурты) и тюркоязычными (чуваши, татары, башкиры). Часть этих народов еще с XIV—XVI вв. (со времени Казанского царства) обращена в ислам, другая часть — в христианство, распространявшееся русскими миссионерами (особенно в XVIII—XIX вв.); но даже и у крещеных, и у мусульманских групп населения фактически сохранялось немало самобытных верований, особенно у удмуртов, мари, чувашей, отчасти у мордвы. Это объясняется тем, что экономическое и социальное развитие народов Поволжья до Октябрьской революции шло очень медленно/Вплоть до установления Советской власть у них сохранялись родовые пережитки и общинный быт.

Самобытные верования и обряды народов Поволжья описывались не раз — путешественниками, миссионерами, местными чиновниками — начиная с XVIII в. (И. Георги, И. И. Лепехин, П. С. Паллас, П. И. Рычков и др.), а особенно в XIX и начале XX в., когда появился целый ряд подробных и добросовестных описаний языческих верований и обрядов народов этой области; они составлены или местными жителями — краеведами, служащими и т. п., или специалистами-этнографами. Особенно богаты материалы о чувашах (А. Фукс, В. Сбоев, В. К. Магницкий, Н. В. Никольский), о марийцах (В. М. Васильев, С. К. Кузнецов) и об удмуртах (Г. Верещагин, П. М. Богаевский). Обстоятельные сводки фактического материала с попыткой его анализа по финноязычным народам Поволжья составил И. Н. Смирнов («Черемисы», «Вотяки», «Мордва»). В советское время появилось много новых очень серьезных исследований религиозных верований поволжских народов (Н. М. Маторин, Т. С. Пассек, П. Н. Никольский, М. Т. Маркелов, П. В. Денисов, Н. Ф. Мошкин и ряд других).

Как и у народов Кавказа, верования народов Поволжья группировались преимущественно вокруг двух главных стержней: аграрного культа, связанного с сельскообщинной организацией, и семейно-родового культа предков. Прочие формы местных религиозных верований отступали перед этим на задний план.

1.Аграрный культ

Земледельческий цикл религиозно-магических обрядов приурочивался, как и у других народов, к важнейшим моментам сельскохозяйственного года.

Зимой, при повороте солнца на весну, устраивались гадания, преимущественно о будущем урожае; с этим связывались и различные развлечения, игры молодежи. У мари и у чувашей это был праздник «овечьей ноги» (от способа гадания по цвету шерсти овцы, захватываемой наугад ночью в овчарне).

Особенно яркими были весенние праздники, связанные с первой пахотой и севом: это праздник сохи (ага-пайрам) у марийцев, моление плуга (кереть-озкс, сабан-озкс) у мордвы, праздник сохи (акатуй) у чувашей, праздник плуга (сабантуй) у татар и башкир. Этот праздник справлялся у чувашей после окончания сева, у других народов — перед севом. К празднику обычно готовили особые обрядовые кушанья — пироги, блины, вареные яйца и пр., варили пиво; надевали чистую одежду. Праздник справлялся либо в священной роще (она у каждой общины была своя), либо в поле. Из заготовленных кушаний приносили небольшие жертвы либо матери-земле (удмурты клали яйца в борозду), либо богу или богам (марийцы бросали в костер кусочки пищи, мордвины вешали корзину с ними на высокое дерево). В этих обрядах бросается в глаза применение имитативной магии: например, яйца как символ плодородия должны передать его земле. Обряд иногда осмысливался мифологически, например у чувашей, как таинственный брак земли с плугом.

Летние праздники, приуроченные к окончанию посевных работ, тоже имели магическую направленность. Например, у тех же чувашей моление уй чук (полевая жертва), а также сумар чук (моление о дожде) имели целью вызвать дождь; во время уй чук приносили в жертву животных, пиво, обрядовый хлеб; при сумар чук устраивали обрядовое купание или обливание водой. У марийцев при бездождии все общинники шли к реке и одна из женщин, в обрядовой одежде, веником брызгала воду на участников обряда, обращаясь при этом к богам с молитвой о дожде. В северных районах Марийской АССР в жертву матери воды приносили черного барана или быка. У мордвы был летний праздник бабань каша, в нем главными участницами были женщины, они молились и приносили жертву матери воды.

В период цветения злаков население соблюдало запреты: нельзя было рыть землю, строить что-либо, рубить дрова и пр., чтобы не обеспокоить землю, которая в эту пору считается беременной. У чувашей к этому периоду приурочивался главный летний праздник — синсе, иногда называвшийся также праздником земли (сер праснике). Обычай синее состоял, во-первых, в соблюдении строгого табу на целый ряд действий на все время цветения ржи (от одной до трех недель), во-вторых, в молении и жертвоприношении по окончании этого срока. Табу налагалось от имени всей общины и объявлялось торжественным образом: «С завтрашнего дня пусть будет синее, объявляем об этом. Запрещается стучать, рвать и косить траву, сушить зерно, сеять, добывать камни, молоть зерно на мельнице, носить рубашки из пестрядинной и окрашенной тканей, шить одежду из этих материалов, все должны одеваться лишь в белую одежду, срок — десять дней». Запрещение было обязательным для всех общинников под угрозой чувствительного наказания за неподчинение.

Смысл этих запретов и жертвоприношений — уберечь урожай от градобития, грозы и других стихийных бедствий.

Те же чуваши в случае засухи и угрозы полного неурожая практиковали любопытный, чисто магический обряд кражи земли (сер варлани). Он устраивался опять-таки всей общиной и принимал форму как бы свадебного ритуала: избранный общиной «жених» во главе свадебного поезда отправлялся на телегах в какую-нибудь урожайную местность; там брали с поля в семи местах землю, которая рассматривалась как «невеста», и эту «невесту» вместе с «приданым» (плодородием) везли на поля своей деревни и разбрасывали украденную землю по участкам. Все это сопровождалось заклинаниями, призывами к «невесте» полюбить «жениха» и принести ему свое богатство. Это — контактно-имитативный тип земледельческой магии.

У марийцев главным летним земледельческим праздником был сюрем. Он справлялся совместно жителями нескольких деревень, которые соединялись в особые постоянные союзы общин — теве. Это были своеобразные культовые объединения общин, быть может остаток древних родовых союзов; в состав теве могло входить до двух десятков сельских обществ. К сюрему жители деревень, входящих в теве, в складчину собирали скот для жертвоприношения — несколько десятков голов. Моления совершались в священной роще, принадлежащей всему теве. Молением и принесением жертвы распоряжались выборные жрецы — карты. Молились особым сюремным божествам, резали им в жертву скот, варили и ели жертвенное мясо. Праздник заканчивался общественным весельем и играми.

После уборки урожая устраивались обряды с благодарственными жертвами богам; до их совершения нельзя было начинать есть новый хлеб. Это своего рода «жертва первинок», то есть в основе своей обрядовое снятие табу.

2.Семейно-родовые культ

Очень отчетливо сохранились у народов Поволжья, особенно у марийцев и удмуртов, формы семейно-родового культа. Это был в значительной мере культ предков.

Культ этот особенно заметно проявился в обычаях семейных или родовых поминок по умершим — обычаях, соблюдаемых и поныне. Если сам похоронный обряд у народов Поволжья, как и у очень многих других народов, был отмечен суеверным страхом перед покойником, то в обычаях поминок сказывалось совсем иное отношение к умершим: забота о них и в то же время стремление задобрить и заручиться их покровительством.

Поминки совершаются в разное время: семейные на 3, 7, 40-й день и в годовщину смерти, а общеродовые — весной, на страстной неделе (в четверг) и на пасху. Основная идея во всех этих случаях была одна и та же: умерших приглашали прийти на поминки, принять участие в трапезе, угощали их, кормили и поили, и притом просили быть добрыми и помогать своим живым сородичам и потомкам. К умершим обращались как к живым, и это сохраняется и сейчас. Иногда идут нарочно на кладбище, чтобы пригласить покойников на пиршество.

Например, у мордвы руководитель поминального обряда, старший в роде, произносит такое приглашение: «Прадеды, прабабушки, услышьте нас, стряхните с себя земную пыль, приходите к нам на праздник. На ваше имя мы блины пекли, брагу варили; соберите своих родных приходите; может быть, между вами есть безродные, которых некому пригласить, вы и их возьмите с собой, чтобы и они не остались без праздника, у нас всего вдоволь — всем хватит; вот вам для отдыха место мы вам приготовили, после обеда отдыхайте тут». В этом обращении очень отчетливо видна идея общеродового единства.

Приглашенных покойников угощали и за это просили их покровительства. У марийцев руководитель обряда произносил такую речь, обращаясь к предкам: «Старые мари! Темный мир ваш пусть будет светел, блаженство да будет! Щи-то, яичницу-то ешьте, хлеба и соли довольно да будет! Голодными не уходите. Пусть дойдет до вас эта пища! Дайте счастье, удачу, богатство! Умножьте число голов нашего скота . Хлеб на поле хорошо уродите. Пошлите хороший благоприятный ветер: в изобилии жить помогите».

Сходные обращения были и у других народов. Только в чувашских верованиях в отношении к душам предков преобладало, по-видимому, чувство страха, их просили не столько о покровительстве, сколько о том, чтобы они не вредили живым: «Мы поминаем вас, ничего не жалеем для вас, молим Тору (бога) за вас; но вы за это будьте смирны, не бранитесь в могилах, не беспокойте нас, не ходите к нам».

Для довершения наглядности практиковалась своего рода инсценировка угощения покойников. В семейных поминках кто-нибудь из родственников умершего принимал на себя его роль, одевался в его одежду и пр. Иногда исполнитель так входил в роль, что начинал рассказывать собравшимся, что «делает» на том свете тот или иной их сородич.

По окончании поминок покойников «провожали» обратно на кладбище. У удмуртов руководитель поминок говорил при этом: «Ну, ступайте домой, к товарищам, живите мирно, будьте к нам милостивы, детей наших храните, хлеба наши, животных и птиц берегите!».

Но семейно-родовой культ не сводился к одному только культу предков. У каждой семьи был свой покровитель — семейная святыня, хранившаяся в особых местах, в доме или на усадьбе. У удмуртов это был так называемый воршуд — какая-нибудь берестяная коробка или иной предмет, хранившийся в купле (обрядовая постройка во дворе усадьбы). Воршудом назывался и тот дух, который с этим предметом был связан. У чувашей семейным хранителем считался йирих (йерех); это была обычно кукла, изображающая женское существо. Йерехов делали обычно женщины, девочки, хранили их в лубяном кузовке, который вешался в углу клети или в ином месте. У марийцев хранитель семьи назывался кудо-вадыш; он представлял собой какой-нибудь пучок веток и хранился в обрядовой постройке — кудо. Своим подобным покровителям каждая семья устраивала моления, приносила жертвы.

Были и родовые моления. Руководили ими выборные жрецы — восясь, обычно старшие в роде.

3.Пантеон богов и духов

Представления о духах и богах народов Поволжья довольно туманны, так как к старым самобытным верованиям примешались принесенные исламом и христианством, и теперь нелегко разобраться в происхождении отдельных образов.

Наиболее архаичный облик анимистические представления сохранили, как это ни странно, у мордвы, хотя мордва более, чем другие народы Поволжья, подвергалась длительному влиянию со стороны русских. Здесь особенно характерны женские олицетворения разных стихий и сил природы и вообще поразительно преобладание женских образов духов.

У мордвы-эрзи это были: Ведь-ава (мать воды), Вирь-ава (мать леса), Варма-ава (мать ветра), Норов-ава (мать плодородия, богиня урожая), Юрт-ава (мать дома, богиня очага) и др.; возникли эти образы, вероятно, в эпоху материнского рода. Но наряду с ними были и мужские олицетворения, видимо более позднего происхождения: Мастыр-паз (бог земли), Пургине-паз (бог грома) и др. Скорее всего под христианским влиянием у мордвы сложилось и представление о верховном небесном боге, который обозначался просто нарицательным именем Паз (у эрзи) или Шкай (у мокши).

У марийцев также сохранилось представление о многочисленных божествах и духах. Одни из них считались благодетельными, другие — злыми. В числе добрых, благодетельных были олицетворения стихий и предметов культуры, частью женские (мать воды, мать огня, мать солнца), частью мужские (хозяин воды, хозяин избы и др.).

В числе злых были грозные боги, которых умилостивляли жертвами на сюреме. Из сонма богов марийского пантеона выделялись четыре главных: Куго-Юмо (великий бог, самый высший), Куго-Бюрше (создатель жизни), Шочен-Ава (богиня плодородия), Икше-Вюрше (создатель детей). Этим четырем главным богам каждый мариец, по старым обычаям, должен был принести в течение своей жизни по одной жертве; эти жертвы — обычно коровами или лошадьми — были чрезвычайно обременительны для маломощных хозяйств, и нередко бедняк-мариец так и умирал, не выплатив своего долга богам; тогда этот долг переходил на его сына, который сначала погашал задолженность отца, а уже потом мог приносить жертву за себя.

У удмуртов верховный добрый бог назывался Кылчин-Инмар. Он, как и другие добрые божества, обитает на небе. Злые божества живут на земле. В этом представлении сказывается влияние христианства.

Вероятно, вместе с исламом пришло к народам Поволжья почитание кереметей. Кереметь — слово арабское. В верованиях народов Поволжья оно получило разнообразные значения: это разные виды духов, преимущественно злых, требующих кровавых жертв. Но кереметью называется также и место принесения этих жертв, обычно священная роща. Такие керемети, рощи, иногда обнесенные изгородью, где строго запрещалось рубить деревья, были вблизи от чувашских, марийских, удмуртских деревень. У удмуртов такая священная роща называлась также луд.

4.Пережитки шаманства

Наряду с общинным земледельческим и семейно-родовым культами у поволжских народов сохранились, хотя и очень слабые, следы более древнего шаманского культа. У мари, например, помимо выборных общинных жрецов — картов были так называемые мужаны, или мужедыши, гадатели, которым приписывались сверхъестественные способности. Мужаны будто бы общались со злыми духами, могли насылать болезнь и вылечивать ее. Их очень боялись. У удмуртов такую же роль играли тунб — гадатели-сновидцы, к которым обращались за советами, в том числе и при выборе жрецов — восясей. Туно был в сношениях с божествами и духами, через них он узнавал будущее, причем делал это, зачастую впадая в экстаз, то есть вполне шаманским способом. У чувашей колдуны-знахари назывались йомзя. Они тоже давали советы, указывали, когда и как надо приносить жертвы. Йомзи занимались обманом и вымогательством, их не любили, но боялись. После смерти йомзи его душа, по поверью, могла превратиться в кереметя.

5.Верования народов коми

Религиозные верования народов Восточноевропейского Севера — коми-зырян и коми-пермяков — заметно отличаются от верований народов Поволжья. Главных отличий два: во-первых, верования эти складывались на основе лесного охотничьего хозяйства, а не земледельческого, как это было в Среднем Поволжье; во-вторых, русская колонизация раньше и глубже затронула эти народы, они были крещены еще в XIV в. (деятельность Стефана Пермского и его преемников); поэтому здесь больше сказалось и влияние русских народных верований, не говоря уже о православии.

Из описаний народов коми и их религии особенно ценны работы Клавдия Попова, Г. Лыткина, М. П. Шалимова, а в советское время А. С. Сидорова.

Очень большое значение в народных верованиях коми (особенно коми-зырян) имели промысловые культы. Коми— прекрасные охотники; охотничий же промысел всегда сопряжен с риском неудачи, поэтому у них и удерживались старинные суеверия и запреты. Зыряне охотились артелями, и руководитель (хозяин) артели должен был быть непременно и колдуном; именно этим его свойством объясняли умение найти богатые угодья, дать хорошую добычу своей артели. Между отдельными артелями раньше бывало соперничество и даже вражда; отсюда поверье о том, что колдуны — хозяева артелей стараются сбить друг друга с дороги; чье колдовство сильнее, та артель и вернется с добычей. На почве промыслового хозяйства держалась и вера в духов природы, впрочем сходных с русскими: ворса — леший (шутник, любящий завести человека в чащобу), куль — водяной и др.

Очень сильна была вера в порчу; это объясняется распространенностью в прошлом нервных заболеваний — истерии («икоты») и др., особенно среди женщин, что вызывалось социально-бытовыми условиями. Подобные заболевания приписывались сглазу или порче. Сглазить будто бы можно ненамеренно, случайно сказанным словом (отсюда сглаз назывался вомидз, от слова «вом»—рот); а можно наслать порчу и сознательно. Это делали главным образом колдуны. Вера в колдунов была очень сильна. Колдунам приписывались самые необычайные способности.

Наиболее оригинальное Поверье у коми-зырян, касающееся насылания порчи,— поверье о шеве. Слово «шева» означает прежде всего определенную болезнь — истерию, но также и ее причину. И вот эту причину представляли себе как некое материальное существо, попадающее в тело больного: шева имеет вид волоска, нитки, соринки, насекомого и может проникнуть через рот вместе с пищей. Насылает шеву колдун, который заранее хранит и воспитывает ее у себя, а потом пускает в ход. Проникнув в тело человека, шева там растет, свободно перемещается, грызет и душит жертву, может довести ее до смерти, после чего уходит и поселяется еще где-нибудь. Шеву можно уничтожить только огнем, тогда может умереть и наславший ее колдун. Поверья о шеве — суеверное истолкование истерических явлений.

Лечили болезни исключительно знахари, и тоже при помощи колдовских способов.

Некоторые поверья о животных напоминают смутные следы тотемизма. Быть может, исторически связано с тотемизмом и весьма оригинальное поверье коми-зырян о таинственном двойнике человека. У каждого человека есть свой невидимый двойник, или внешняя душа,— орт. По некоторым сведениям, этот орт может воплощаться в птицу. Сходное представление об урт есть у обских угров. У других соседних народов подобные поверья не отмечались.

Интересно бытующее у коми-пермяков верование о чудах — невидимых маленьких существах; им приносят небольшие жертвы. Эти чуды как-то ассоциируются с прежним легендарным населением края — чудью, но это не одно и то же. Связь между легендарной чудью и мифологическими чудами остается пока неясной.

Представления коми о верховном божестве Ен, вероятно, навеяны христианством.

6.Попытки реформировать религию

Начиная с XVIII в. царское правительство проводило политику принудительной христианизации народов Поволжья, политику, которая была составной частью системы помещичье-полицейского гнета. Эта система вызывала глухое сопротивление мордовских, марийских и Других крестьян. Стихийный протест иногда облекался в религиозную форму: отказ от насильственно навязанного православия, возврат к язычеству, но вместе с тем и попытки как-то улучшить, реформировать старую религию, чтобы можно было смелее противопоставить ее христианству.

Один из ярких эпизодов подобного реформаторства связан с движением мордвы Терюшевской волости (Нижегородская губерния) в начале XIX в. (мордва-терюхане, ныне совершенно обрусевшие). Это движение началось как чисто крестьянское сопротивление помещичьему крепостному гнету (отказ от барщинных работ), но затем расширилось, к нему примкнули государственные крестьяне-мордовцы, и под конец оно приняло форму религиозного движения. Появился местный пророк — крестьянин-мордвин Кузьма Алексеев. Он проповедовал, что «Христа больше нет, не будет больше и христианской веры», что надо вернуться к старой мордовской вере и старым мордовским обычаям, освободить народ от помещичьего гнета. Неизвестно точно, в какой форме надеялся Кузьма возродить мордовскую религию (уже к тому времени многими забытую), была ли тут попытка реформировать ее; видимо, да, потому что Кузьма намеревался на место Христа поставить божью матерь, Николая Чудотворца и Михаила Архангела, то есть позаимствовать из того же христианского пантеона. Но движение было скоро подавлено, Кузьма Алексеев был арестован и предан суду. В местных народных легендах он позже долго вспоминался как «Кузька — мордовский бог».

Другое движение возникло среди марийцев и носило более миролюбивый, чисто религиозно-реформаторский характер. Это секта кугу-сорта («большая свеча»), возникшая среди некрещеных марийцев еще в 70-х годах XVIII в., но широкое распространение получившая к концу XIX в. в связи с усилением полицейских преследований. Учение этой секты представляло собой какое-то смешение марийских и христианских религиозных идей. Культ обращен к высшим богам — «Трем великим белым создателям» (может быть, отголосок христианской троицы), наряду с которыми признаются и другие боги, а также и Христос. Кугусортинцы упростили культ и отменили жертвоприношения низшим духам; наиболее строгие последователи секты отвергли вообще всякие кровавые жертвоприношения, ограничиваясь принесением в жертву обрядовых хлебцев, блинов, меда — более дешевой формой культа. Кугусортинцы избегали пользоваться покупными вещами, старались вернуться к патриархально-натуральному крестьянскому хозяйству.