Рыцарский роман и повесть
Жизнь романсов, пришедших на смену эпосу, вскрывает механизм жизни эпоса в предшествующие века. Любопытно, что тема Роланда в испанских романсах оказалась устойчивее, чем во Франции. Романс про донью Альду, возлюбленную супругу Роланда, ещё и до сих пор бытует в испанских поселениях на Греческом архипелаге и в Северной Африке.
На древность французского эпоса (вопреки всем сторонникам индиви
дуалистической теории) указывает архаичность строфики и метрики. Данные эти показывают, что эпический жанр относится ещё к периоду становления романских языков, то есть к тому времени, когда история и поэзия были ещё одним и тем же, когда не было особой разницы между сословиями образованными и необразованными, когда люди вдохновлялись общим национальным делом, когда существовала потребность в знании и сохранении фактов действительности и прошлого, а письменности не было, когда народ с помощью стиха и песни удерживал памятные события. Это и была «песенная история».
Конечно, удалённость Оксфордской редакции от изводного текста сильно затрудняет чтение «Песни о Роланде». Когда сторонники «традиционализма» боролись с идеями Бедье, то они, как кажется, вовсе не отрицали отдельных и очень тонких наблюдений Бедье над проникновением в поэму помыслов и духа конца XI - начала XII века. Они отрицали главные и конечные выводы Бедье. Но, с другой стороны, даже и поздняя редакция поэмы передаёт настроения её зачинателей. Идея борьбы с магометанством восходит, конечно, ко временам, близким реальным событиям, которые легли в основу поэмы. Выведенные в ней паладины Карла Великого при всей гиперболизации (характерной в той или иной степени для всякого народного эпоса) всё же мало похожи на героев крестовых походов. Идея борьбы с неверными не принимает в поэме догматического характера. Пожалуй, наиболее очевидным свидетельством влияния идеологии крестовых походов является пространный эпизод с Балиганом – торжество креста над полумесяцем. Но сам эпизод – явно позднейшая вставка, противоречащая общему плану и стилистике поэмы. Наличие его – скорее аргумент против теории индивидуалистов.
Позднейшей вставкой (лет за сто до Оксфордского списка) признаётся и эпизод с Оливье (безудержная отвага Роланда – благоразумие Оливье, ставшее вскорости одним из пунктов рыцарского кодекса). Однако появление в поэме Оливье, как, впрочем, и красавицы Альды, внесло отсутствовавшую в более старых редакциях лирическую струю. По мнению Пидаля, Оливье и Альду внесла одна и та же рука (где-то около 1000 года).
Но вот всё связанное с личностью самого Роланда, его отвагой, непоколебимой верностью и любовью к Франции, всё связанное с осуждением своекорыстия отдельных крупных феодалов (Ганелон) – всё это, по-видимому, с некоторыми частными потерями и приобретениями, идёт ещё от первоначального текста. Роланд – идеальный рыцарь, патриот и правдолюбец, герой, созданный народным воображением. Отсюда его чрезвычайная популярность, отсюда устойчивость изначальных характеристик. Удивительно, кстати, сопоставляемость материала. Поэт, который так счастливо (по намерению) ввёл в поэму Альду, так и не смог реализовать свой замысел. Для этого потребовалось бы изменить характер Роланда, придать ему несвойственную чувствительность. Умирая, он думает только о выполненном долге и перечисляет товарищей по оружию. Любимую он даже не вспоминает. Иначе произошло бы нарушение целостности того Роланда, к которому слушатель, видно, уже привык и которого полюбил. Сказители, создавшие новые редакции, очень чутко улавливали вкусы и пристрастия своей аудитории.
Первоначальная редакция поэмы была, по всей вероятности, сдержаннее, суше, информативнее, с течением времени она обрастала новыми подробностями и деталями, идущими уже не от событий, а от поэтического воображения, вкусов и духа времени авторов последующих редакций.
Средневековая легенда о любви юноши Тристана из Леонуа и королевы Изольды Белокурой относится к числу наиболее популярных сюжетов западноевропейской литературы. Возникнув в кельтской народной среде, легенда вызвала затем многочисленные литературные фиксации, сначала на валлийском языке, затем на французском, в переработках с которого она вошла во все основные европейские литературы, не миновав и славянских.
Наиболее ранние свидетельства о фольклорном существовании легенды о Тристане и Изольде – «Триады острова Бретани», а также её первые литературные – валлийские же – обработки.
Далее идёт роман нормандского трувера Беруля и анонимная поэма «Тристан-юродивый» (так называемая Бернская версия), генетически с ним связанная, разрабатывающая один из его мотивов. Роман Беруля дошёл до нас лишь в виде довольно большого отрывка, но в его единственной сохранившейся рукописи текст в ряде мест сильно испорчен.
Сохранились фрагменты стихотворного романа англо-нормандца Тома (или Томаса), передающие лишь несколько эпизодов когда-то обширнейшего (не менее 17 000 стихотворных строк) произведения. Особняком стоит маленькая куртуазная новелла («лэ») талантливой поэтессы конца XII века Марии Французской «Жимолость».
Гастон Парис назвал как-то легенду о Тристане и Изольде «эпопеей адюльтера». Для известного французского литератора Дени де Ружмона, связывающего легенду с ересью катаров и - ещё дальше – с манихейством, отношения Тристана и Изольды - это прославление чувственной любви, прославление страсти как противовес христианской концепции брака. Не раз указывалось, что в основе трагедии двух молодых влюблённых – конфликт между свободным чувством и сковывающими рамками феодальной морали. Сама же легенда даёт основания для различных толкований. Она – многозначна. Нельзя сказать, что в ней нет противопоставления сильного естественного чувства, нет фатального, пессимистического взгляда на любовь, нет, наконец, столкновения ходячей морали, причём не только морали XII века, но и многих последующих столетий, с безморальным (но не аморальным) чувствованием исключительных героев. Всё это несомненно присутствует. Как и многое другое. И трагедия здесь – не только неразрешимый конфликт чувства и долга.
Интересен образ Тристана. Это куртуазно образованный человек. В произведениях той эпохи не раз изображалось воспитание идеального рыцаря и образцового государя. Но Тристан выбивается из ряда таких персонажей. Он превосходит всех по многосторонности и учёности: владеет семью главными искусствами и многими языками. Он изучил семь видов музыки и прославился как знаменитый музыкант.
Тристан – образцовый рыцарь: он одинаково хорошо сражается и на коне, и в пешем строю, и врукопашную. Он владеет тяжёлым копьём, и лёгким дротиком, и мечом, и луком. Он как будто рождён в седле, а тяжести доспехов не замечает.
Тристан – прекрасный охотник. Он знает повадки разной дичи, искусен во всевозможных видах ловитвы.
Тристан умеет играть на арфе и на роте, причём исполняет не только старые напевы, но и сочиняет новые. Не случайно игра его пленяет слушателей и юноша даёт уроки музыки принцессе Изольде (в ряде версий он научит её читать и писать и преподаст начатки латыни). Тристан ещё и поэт, он сочиняет любовные «лэ».