Возникновение Гезлева
В доме есть где-то и спальни, и ванная комната, и помещение для рабов. А еще — большая (20—25 кв. м) комната, посвященная богине Гестии. Там, возле хранимого ею домашнего очага, собирается вся семья.
Первого февраля 2003 года огонь греческого храма богини Гестии был попутным рейсом военного корабля доставлен в Евпаторию. Еще никогда экипаж корабля не получал столь странного задания. Но д
аже погода среди зимы благоволила символическому переносу огня — не Олимпийского, не вечной памяти героев, но мирного огня доброй богини — хранительницы домашнего очага. После нескольких дождливых дней вдруг проглянуло солнце, и люди охотно собрались на театральной площади, чтобы встретить носителей факела, эстафетой бегущих сюда от озера Донузлав. Огонь зажгли в двух газовых светильниках на балконе театра. Уже на следующий день пошел снег, замела метель, но пламя не погасло. Тот солнечный просвет был просто удачным совпадением, но он отложится в памяти всех неравнодушных как добрый знак в истории города, как благословение .
В комнатах нас окружает простая удобная мебель: кресла, стулья, низкие столики разной формы, сундуки и кровати; бронзовые подставки для светильников, пестрые самодельные коврики на стенах, фрески, терракотовые, бронзовые, деревянные или каменные статуи и статуэтки богов. Никакой вычурности, все гармонично и достойно. Площадь дома 80—100 кв. метров, в нем четыре или, реже, шесть комнат.
В деталях продумана и планировка самого полиса. Градостроительство велось по решению совета и под надзором специальных чиновников. Неширокие (3—3,5 м) улицы разделяли город на кварталы, в каждом из которых размещалось 16—17 домов. Улицы вымощены известняковыми плитами, морской галькой или просто тщательно утрамбованы. Вдоль улиц проходят канализационные и водосточные канавы, которые объединяются в продуманную очистительную систему.
Все бы могло быть хорошо, но чем богаче и краше становилась Керкинитида, чем больше медных, похожих на рыбку, местных моиет накапливалось в сундуках ее жителей, тем больше алчных взоров привлекала она. А тут еще кочевники-скифы да соседи херсонеситы не скрывают своих завистливых устремлений. Несколько раз, начиная с 470 – 460 гг. до н. э., приходилось мирным ионийцам обносить город оборонительными стена- нами. Эти стены сработали они по всем законам фортификационной науки, уже известным в материковой Греции, да и в самой Ионии. Мощные (почти 2 м толщиной и 6—7 м высотой) крепиды, связанные двенадцатью десятиметровыми башнями, успешно противостояли таранам и метательным машинам.
За стенами города раскинулись поля жителей Керкинитиды. Каждому принадлежала 4,5—5 гектаров плодородной земли, которую обрабатывали, как правило, одной семьей, выращивая злаковые культуры.
Мирные хлебопашцы искали защиты от кочевников у более сильного в военном отношении Херсонеса и постепенно попадали к нему в зависимость. Но что произошло с городом в середине IV века до н. э., мы не знаем. Не обнаружено следов пожара и разрушений, однако имеются признаки явной потери самостоятельности в экономике, а затем и в политике. Вероятно, наших гостеприимных хозяев принудили к оборонительному союзу с Херсонесом, который в ту пору был намного сильнее в военном и политическом отношении. Его метрополия — Гераклея — регулярно присылала морские десанты и всячески поддерживала набиравший мощь город. Для жителей Керкинитиды настали трудные времена: городу запретили чеканить собственную монету и самостоятельно вести торговлю. Приходилось свозить зерно в Херсонес, чтобы продавать его тамошним купцам, теряя немалую долю собственной прибыли. Керкинитида стала одной из провинций — хорой античного Херсонеса. И это подтверждает «Херсонесская присяга». Слова ее высечены на каменной плите, найденной во время раскопок античного города-государства на гераклейском полуострове:
«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девой, богами и богинями олимпийскими и героями, владеющими городом (полисом), территорией (хорой) и укрепленными пунктами хсрсонесцев.
Я буду единомышлен о спасении и свободе государства (полиса) и граждан и не предам ни Херсонеса, ни Керкинитиды, ни Калос-Лимена (Прекрасной Гавани), ни прочих укрепленных пунктов, ни остальной территории, которой херсонеситы управляют или управляли, ничего никому, ни эллину, ни варвару, но буду оберегать все это для херсонесского народа . Я буду врагом замышляющему и предающему или отторгающему Херсонес, или Керкинитиду, или Прекрасную Гавань, или укрепленные пункты и территории херсонесцев .
Хлеб, ввозимый с равнины, я не буду ни продавать, ни вывозить с равнины в какое-либо иное место, но только в Херсонес .»[6].
Присяга эта, при столь доблестном содержании, заканчивается словами, обрекающими жителя Керкинитиды на настоящую кабалу. Одно дело, когда выращенным урожаем пользуешься самостоятельно, другое — когда приходится везти его не очень близкому соседу, от которого во время вражеских набегов ты находишься в полной зависимости, а во время затишья — тоже отчасти на положении раба, обязанного в первую очередь обслужить господина.
Вот почему время от времени херсонеситы напоминали строптивым соседям, что может случиться, если Керкинитиду оставить без покровительства.
Чем дальше, тем тяжелее: появляются полчища сарматов, возрастает агрессивность скифов. Добротно сложенные крепостные стены спасли греков от первых набегов варваров в начале III века до н. э. Но сдерживать натиск дикарей-кочевников становилось все труднее, свобода давалась все большими жертвами.
В ходе раскопок археологи нашли керамическую дощечку с надписью («граффити») — письмо некоего Апатурия к Невмению. В этом деловом распоряжении речь шла об уплате подати скифам.
Маленькая Керкинитида не могла долго обороняться от степных кочевников. На территории города начали селиться другие, пришлые народы Нет и не было на берегу Каламитского залива коренных народов. Да и во всем Крыму их не было: слишком много людей разных рас, национальностей и вероисповеданий стремились и будут стремиться сюда, в этот благодатный край.
Настал день, когда греки покинули свои жилища и, вероятно, переселились в Херсонес. Да, во II веке до н. э. в некрополях Херсонеса появляются типично керкинитские захоронения. Однако непонятно, каким образом разместились переселенцы внутри плотно застроенного города. Во всяком случае, следы перераспределения жилой застройки пока не отмечены[7].
И все-таки древнейший город на берегу Каламитского залива не прекратил своего существования.
Глава 3
В середине II века до н. э. Керкинитиду захватили скифы. Разрушив греческие жилища и, вероятно, разграбив торговую факторию, сами стали салиться на руинах, но не занимали сохранившиеся дома, а разбирали их, чтобы строить по-своему и жилье, и оборонительные стены. Скифское жилище не походило на греческое с его прямоугольными комнатами и внутренними дворами. Оно несло отпечаток кочевого образа жизни и своей округлой формой напоминало юрту, диаметром 2,5—3 метра, с куполообразной крышей, до 1 метра врытое в землю. До наших дней сохранились две улицы скифского поселения: дома с каменными полами, печами для обогрева, алтарями и жертвенниками на скифский манер, жернова и ступы для помола зерна, амфора с костями целого барана, по всей видимости, засоленного две тысячи лет назад. Археологам еще предстоит ответить, было ли это постоянное поселение или только временный плацдарм для захвата Херсонеса. В конце концов и взявшие ее под свое покровительство херсонеситы не смогли противостоять степным кочевникам; уже во II веке до н. э. город пришлось уступить варварам. Захватчикам удалось продержаться до того времени, когда понтийский полководец Диофант (о котором мы узнали благодаря археологическим раскопкам на Херсонесе) помог херсонеситам ненадолго отвоевать свою бывшую провинцию. Посланный Евпатором полководец и герой демократической республики, вероятно, думал, что его подвиг и жертвы, принесенные на алтарь свободы понтийскими воинами, помогут Керкинитиде надолго забыть о скифском правлении. В начале II в. до н. э. войска Диофанта предприняли несколько успешных походов на скифов. Зимой 108—107 годов до н. э. Диофант разбил армию скифского царя Палака и закрепился в Северо-Западном Крыму. Тогда-то и была построена крепость, названная в честь понтийского царя Евпатором. Она располагалась вблизи нынешней Евпатории.