Русская сатира и юмор второй половины XIX – начала XX века

Нигде на человека не нагоняется столько страха, как в провинции. «Мир поэзии не тесен, но в кутузке очень тесно»,— так здесь формулируется свобода творчества.

Тесно было в кутузке, тесно было в провинции, хотя провинция намного шире, чем столица. Но столичных поэтов не называли ни московскими, ни петербургскими, а Трефолев даже после смерти остался «ярославским поэтом», с трудом пробиваясь

в литературу из своей географии, между тем как песня его «Когда я на почте служил ямщиком» гуляла по всей России.

Идут шутка с правдой рука об руку, деля одну судьбу на двоих, и уже, глядишь, шутка тоже у кого-то вызывает неодобрение, иногда даже большее, чем сама правда. Потому что не каждому видно, какая правда за ней стоит, а когда не видно, предполагаешь самое худшее.

После покушения Каракозова на царя в числе прочих опасных лиц были арестованы два поэта-сатирика: Василий Курочкин и Дмитрий Минаев. Они уже и раньше находились под присмотром полиции, а после выстрела Каракозова на два месяца были заключены в Петропавловскую крепость.

Так редакция сатирического журнала «Искра» частично переместилась в Петропавловскую крепость, но работу не прекратила. И редактор журнала Курочкин тут же, в крепости, в эпиграмме на председателя следственной комиссии Муравьева недоумевал: «Сто человек ты запер в казематы. И мало все тебе, все мрачен, как чума ты!» НА это Муравьев, тут же в эпиграмме,— ему отвечает, что он заморил бы и сто тысяч в крепости, если б Каракозов не промахнулся.

И не поймешь: то ли радуется жандарм, что Каракозов промахнулся, то ли сожалеет, что не удалось заморить сто тысяч в крепости. Поди догадайся, какая правда за этой шуткой стоит.

Но логика жандарма понятна: литература воздействует на читателей, читатели стреляют в царя. И хочется заморит» всех — и тех, кто действует, и тех, кто воздействует.

3. Юмористическая поэзия Владимира Соловьева

«Из событий, явлений и веяний, особенно сильно повлиявших на меня . я должен упомянуть встречу с Вл. Соловьевым .» — пишет Блок в «Автобиографии».

Нет, они не разговаривали. Блок видел Соловьева издали, совсем недолго, несколько минут. Но осталась в его памяти длинная фигура, стальная грива, долгий сине-серый взгляд…

Больше Блок с ним не виделся, но и не расставался. С его стихами, статьями, с единственным этим воспоминанием. Он называл Соловьева своим учителем. Владимир Соловьев, поэт и философ, открыто выразивший сочувствие осужденным на казнь участникам убийства Александра Второго, приковал к себе внимание не одного Блока. Достоевский писал с него Левшу, а по другому свидетельству — Ивана Карамазова. Какой же была эта личность, вместившая две такие несовместимости!

Он был прекрасный лирический поэт .

Дождались меня белые ночи

Над простором густых островов .

Снова смотрят знакомые очи,

И мелькает былое без слов .—

.но не чуждался юмора и даже сатиры:

Уж мальчики, резвясь, бросают к черту книжки,

Пример с городовых берут профессора.

Под розгою в руках у земского ярыжки,

Довольный участью, холоп кричит: ура!

Алексей и Иван, задушевность и насмешка, два полюса, соединенные в одном, носящем имя Владимира Соловьева.

Полюса для того и существуют — для соединения. Что стоит радость без грусти, вера без сомнения, сила без доброты?

4. «Сатирикон»

В письмах Чехова к разным лицам то и дело встречается упоминание о Билибине: «Познакомился с Билибиным .», «Познакомьтесь с Билибиным .», «Здоров ли Билибин?», «Что поделывает Билибин?». И опять: «Что поделывает Билибин?» И, наконец: «Авось мы с Билибиным золотых медальонов дождемся».

Виктор Викторович Билибин, тихни, молчаливый чиновник управления почт и телеграфа, в свободное от этой работы время редактировал юмористический журнал. Это он-то, «вялый и скучный», по характеристике Чехова, «немножко сухарь и немножко чиновник», но — опять же по характеристике Чехова — «большой талант», «остроумнейший», «неиссякаемый» .

Чехов его любил и даже кое-что написал с ним в соавторстве. Он не раз рекомендовал Билибина друзьям как очень порядочного, заслуживающего полного доверия человека.

Билибин был правой рукой самого Лейкина.

Это сейчас Николай Александрович Лейкин полузабытый писатель, а в то время он был очень популярным и читаемым. По статистике самарского фельетониста Иегудиила Хламиды (М. Горького), среди самарских канцеляристов Лейкина читали в два раза больше, чем Тургенева, почти в два раза больше, чем Чехова. Молодой Чехов в письме к брату ссылался на авторитет «самого Лейкина».

Билибин, помогавший Лейкину редактировать журнал, волей случая оказался в центре юмористической журналистики: он родился в год рождения журнала «Искра», умер в год рождения журнала «Сатирикон», а всю остальную жизнь посвятил журналу «Осколки».

Журнал «Осколки» не был таким острым, как «Искра», не был таким смешным, как «Сатирикон».

Но он дал миру Чехова.

А Билибина он не дал. «Талант у него большой, - писал Чехов,— но знания жизни ни на грош, а где нет знания, пет и смелости».

Опять эта смелость! Никак без нее в сатире не обойтись. Она должна быть смелой — шутка, которая скрывает за собой и одновременно открывает читателям — правду.

Она должна быть смелой. И острой. Не зря Аркадий Аверченко начинал свою литературную деятельность «Штыком» и «Мечом» — так назывались журналы, которые он редактировал, а точнее — писал, вырабатывая стиль будущего знаменитого юмориста.

Он наточил штык и меч для главного дела своей жизни. Он создал журнал в себе, а себя — в журнале. И дал ему имя: «Сатирикон».

В трудные для России годы реакции журнал был на стороне России, а не реакции. Но пресловутая «свобода печати», которую называли то «свободой от печати», то «свободой пищати», все свои силы обрушила на этот журнал, единственный сатирический журнал, уцелевший в годы реакции.

И он постепенно отступал — то ли под напором реакции, то ли под напором собственного головокружительного успеха, который требовал от пего смеха, одного только смеха — и больше ничего. И по мере того, как мельчали объекты его сатиры, мельчала и она сама, отходя на удобные позиции безопасного, бездумного юмора.

На смену «Сатирикону» пришел «Новый Сатирикон», но новое это было старее, чем старое. Юмор быстро стареет, когда его покидает мысль.

А по возрасту они были все молодые. И самый старший сатириконец был самым молодым .

Потому что был этот сатириконец женщиной.

Теперь, по прошествии более чем ста лет, уже можно сказать, что Надежда Александровна Тэффи (Бучинская) родилась в 1876 году и была на пять лет старше самого редактора — Аркадия Аверченко. По примеру своей сестры, известной поэтессы Мирры Лохвицкой, она начинала со стихов, но потом перешла на прозу — хотя женщины, как показывает опыт, обычно не переходят на прозу: лета, которые, по выражению Пушкина, к смиренной прозе клонят, не имеют власти над женщинами.

Родившись за двадцать четыре года до двадцатого столетия, она умерла за двадцать четыре года до собственного столетия и пережила всех сатириконцев, хотя они были моложе ее.

 Скачать реферат