Герман Августович Ларош - музыкально-литературный критик

Ларош внимательно следил за литературой, посвященной Флоберу. Он критически отнесся к свидетельствам мемуаристов, в частности Золя, приведшего в одном из очерков некоторые общеэстетические суждения Флобера, Ларош писал, что, по словам Золя, автора "Воспитания чувств" будто бы "не занимал ни реализм, ни идеализм, пи объективность, ни субъективность, ни психологический анализ, ни &

quot;общественная тенденция"; вся суть литературы для него заключалась в красоте слога, в звучной фразе. Мысли, по его мнению, уже все исчерпаны поколениями, предыдущими нам; современным осталось повторить то же самое в возможно изящных выражениях". Не опровергая достоверности свидетельств Золя, Ларош оспорил его выводы: "По-видимому, Золя принимает все эти выходки Флобера за чистую монету, за выражение его заветных мыслей". По поводу теории "красивой фразы", будто бы проповедуемой Флобером, Ларош заметил, что здесь явное недоразумение, ибо культ изящного слога, царивший во Франции, обезличил литературный и ораторский язык: "Никто из великих писателей Франции не раскрыл глаза своим соотечественникам на бесплодность изящного как именно Флобер. Если "Воспитание чувств", что называется, "хорошо написано", тем лучше для "Воспитания чувств"; но нужно быть слепым чтобы допустить, что автор этой глубокомысленной комедии, этой поразительной картины человеческой суеты задался мыслью представить безупречные риторические образцы для будущих хрестоматий . Истинное значение романов Флобера не заключается ни в "красивости фраз", ни в документальной точности костюма, топографии, археологии и т.п. Флобер из тех, которым было дано высказать с необыкновенною силою и образностью ту тоску, которая овладевает человеком на высоте культуры . Этот неразрешенный диссонанс, звучавший в душе "лишнего человека"; эта отчаянная и безуспешная погоня за примирением, или хотя бы за забвением, - вот основное настроение "Воспитания чувств" . [Флобер] был строгий отрицатель, строгий скептик и пессимист, коротко знакомый с тою пестрою ветошью иллюзий, которыми так тешат себя наивные люди, с тем лексиконом пустозвонных фраз, который составляет их философию".

Судьбы музыкального искусства

Одна из центральных проблем, волновавших Лароша, - судьбы музыкального искусства. Он был убежден в том, что его высшие, совершенные образцы созданы в прошлом полифонистами Нидерландской школы, Палестриной, Бахом, Гайдном, Моцартом. По отношению к Бетховену Ларош проявлял настороженность, чтобы не сказать более, ибо в его произведениях, относящихся к так называемому третьему периоду, он несправедливо усматривал истоки разрушительных тенденций, проявившихся в музыке XIX века. Нет ничего легче, как на основании подобной концепции объявить Лароша ретроградом и его "антибетховенианство" вывести из идейной реакционности. Но подобный вывод был бы несправедлив. Ларош, правда по другому поводу, подчеркивал различие между понятиями консервативный и реакционный. Первое, применительно к искусству, для него означало сохранение духовных ценностей прошлого; второе - термин идеологический, знаменующий возврат к бесправию: "Нам советуют повернуть оглобли назад", - писал критик. Его не страшило революционное содержание творчества Бетховена, он был страстным приверженцем композиторов послебетховенской поры, не только Глинки, Шумана, Чайковского, но и Берлиоза - самого неистового из романтиков. Ларош отвергал восторжествовавшую в его время "бетховеноцентристскую" концепцию, согласно которой творчество гениального композитора было не только исходным пунктом последующей эволюции музыки, но и вершиной ее развития. Оспаривая этот взгляд, Ларош в полемическом увлечении нередко впадал в противоположную крайность, выдвигая в качестве универсального гения - Моцарта. В статье, предпосланной русскому переводу "Новой биографии Моцарта" А. Улыбышева, он взял под защиту его книгу "Бетховен, его критики и толкователи", вызвавшую в свое время ряд справедливых критических отзывов. Конечно, Ларош сознавал недостатки этого дилетантского сочинения и не столько стремился опереться на сомнительный авторитет, сколько высказать собственный взгляд. Упомянув об ошибках Улыбышева, Ларош писал, что тот "был прав в главной идее книги, в обличении того слепого поклонения Бетховену, которое . ставило его венцом и конечной целью всего исторического развития музыки". И тут же критик, укоривший бетховенианцев в антиисторизме, соглашается с Улыбышевым, для которого "центральным океаном, в который впадают все реки и ручьи музыкального мира, является Моцарт, всеобъемлющий гений, натура уравновешенная, гармоничная от природы и развивавшаяся с гармоничною стройностью . ". И вместе с тем Ларош отлично понимал, что подобная "замена" Бетховена Моцартом - насилие над историей.

В полемике критика со взглядами приверженцев бетховеноцентристской концепции, при всех ее полемических издержках, было рациональное зерно. Оно заключалось, разумеется, не в тезисе, будто Бетховен гений односторонний, в отличие от Моцарта - гения универсального, но в том, что один художник, как бы ни был он велик (например, Моцарт), не может определить всего развития музыки. В статье об А. Григорьеве, приводя слова критика: "Пушкин - наше все, Пушкин - представитель всего нашего, душевного, особенного", Ларош, бывший страстным почитателем великого поэта, писал: "Если Пушкин все, то остальные ничто. Скажите, что в Пушкине слились элементы, до него раздельные в русском творчестве; скажите, что в нем предчувствуются явления позднейшего периода нашей литературы; скажите, что Пушкин обладал феноменальным чутьем народности . и вы не скажете ничего, кроме правды". Формула Григорьева, пишет Ларош, "не дает места верной оценке Гоголя, фантастически яркий и пестрый мир которого, исполненный смелой прихоти, нервического смеха . имеет такое же право на существование, как классически стройный, идеально гармоничный мир Пушкина". В известной мере мысль, высказанная здесь, объясняет позицию Лароша по отношению к бетховеноцентристской концепции. Как мы знаем, она (по крайней мере применительно к симфонии) оказалась широко распространенной и долговечной; одно из подтверждений - статья П. Беккера "Симфония от Бетховена до Малера".

Важна мысль Лароша, высказанная в статье об Улыбышеве, о необходимости при изучении истории музыки выйти за пределы Западной Европы. Необычайно современно звучит утверждение критика: "Мы не будем иметь всеобъемлющего взгляда на музыку образованного человечества, пока не узнаем музыки Индии, Китая, Японии, не довольствуясь собиранием мертвых теоретических трактатов или народных инструментов, а обращаясь к единственному живому источнику, к изучению и записыванию мелодий, причем для бесстрастного объективного анализа безразлично, доставит ли нам такая музыка удовольствие или нет". Здесь Ларош, по крайней мере на полстолетия, предвосхитил круг идей отечественного и зарубежного музыкознания.

 Скачать реферат