Человек мира и войны в прозе В. Астафьева 60-х-70-х годов
Анализ повести «Пастух и пастушка» убеждает в том, что в прозе В.Астафьева норме человеческих отношений неизменно противостоят аномалии, связанные с разрушением общечеловеческих ценностей, утратой того, что накапливалось веками народной жизни. В этом писатель следует традиции русской литературы, неизменной хранительницы лучших традиций нравственной народной жизни.
Не удивительно, что и в по
вести «Звездопад» (1960-1972) Астафьев «сталкивает» две вечные темы искусства - «смерть» и «любовь», преломляя их в теме войны. Сюжет повести выстраивается на контрасте понятий «война» и «любовь», потому что между ними идет борьба и временный «верх» войны или любви определяет развитие фабулы. Естественным аналогом любви в повести становится Жизнь. С этой аналогии начинается повесть: «Я родился при свете лампы в деревенской бане. Об этом мне рассказала бабушка. Любовь моя родилась при свете лампы в госпитале. Об этом я расскажу сам». Подобно тому, как каждый приходящий в этот мир человек «обновляет» жизнь, так и «каждое сердце обновляет» любовь. Но жизнь и любовь невозможны без человека, реализуют себя через него. Можно вспомнить афоризм А.Платонова «Человек - последнее средство жизни» и добавить «от Астафьева» - «и последнее средство любви». Вывод, к которому ведет автор читателя, однозначен: война живет уничтожением человека, ей человек не нужен. Она убивает его разными способами: физически, нравственно, духовно, потому что ей не нужна жизнь, не нужна любовь. Кто же «победил» в жесточайшем поединке - «война» или «любовь», обрушившиеся на двух юных героев повести - Мишу и Лиду? Ответ лежит совершенно в иной, собственно «астафьевской» плоскости: в этом противостоянии «войны» и «любви» победил человек, герой повести, Мишка-Михаил. Каким образом? Дело в том, что «перетерпеть», «пережить» войну герою помогло выжигаемое войной, но не истребленное в человеке духовное страдание, точнее, сострадание (см. эпизод встречи Миши и Лидиной матери). Но точно так «переболеть» любовью Михаилу помогло то же самое чувство сострадания к своим товарищам, всем людям. Первую любовь герой преодолел под воздействием войны, но война не смогла убить в человеке способность любить. Свидетельство тому - надежда на встречу с Лидой, надежда, не уничтоженная войной и годами разлуки; светлая и счастливо-благодарная память о первой любви героя; само название повести - «Звездопад».В «пастухе и пастушке» В.П.Астафьев показал, что по логике войны смерть была нормой, а остаться живым - случайность. С этой точки зрения Миша, оставшийся в живых, - случайность, умерший от пустяковой раны герой «Пастуха и пастушки» Борис - закономерность войны. Борис как бы принял одновременно и законы войны, и законы любви, но они, по Астафьеву, «вещи несовместные». Мы знаем из литературы, что любовь спасает на войне (классическое воплощение этой
мысли - стихотворение К.Симонова «Жди меня»). У Астафьева эхо невозможно. Между войной и любовью - водоразделом Смерть и Жизнь. Потому «сближение» любви и смерти означает предательство любви. В эпизоде из «Звездопада», где Лида предлагает Мише поставить ему в температурном листке повышенную температуру, чтобы его, уже выздоровевшего, оставили еще на несколько дней в госпитале, герой интуитивно чувствует, что в условиях войны человеку остается только выбор, любые компромиссы исключены.
«Царь-рыбе» (1976) повезло больше других произведений В.Астафьева в смысле внимания критики. Рассмотрены герои, проблемы, причем чаще всего они (и герои, и проблемы) анализируются в контексте темы «человек и природа». Думается, это не исчерпывает содержание произведения. Чтобы выйти к содержательной философской глубине «Царь-рыбы», можно пойти нетрадиционным для критиков путем: от формы. Дело в том, что В.Астафьев дважды прибегнул к одной форме (повествование в новеллах) - в «Последнем поклоне» и в «Царь-рыбе». Что общего несет в себе форма повествования в новеллах? В «Последнем поклоне» она мотивирована единством памяти, в котором детство всегда остается неким материком, страной, пространством, где были свои законы времени. Немаловажным моментом является и целостность героя «страны детства», потому что развивается он все равно в границах детства. Выход за эти границы означает погружение в мир «нецельный», полный противоречий и разных законов. Потому мир даже и тяжелого детства всегда светел. Логично предположить, что и в «Царь-рыбе» форма понадобилась для выражения той же идеи целостности. Но здесь у нее другое «наполнение»: речь идет о целостности, восстанавливаемой из тех разрушений и потерь, какие уже стали неотъемлемой частью жизни человека на Земле. Если в детстве (на заре человечества) целостное мировосприятие было естественным свойством и потребностью людей, то теперь, в конце XX века, надо сознательно (то есть, как бы искусственно) воссоздать первичную целостность мира, человечества и человеческой души. Эта «разность» единой формы ведет к «разности» и фрагментов (новелл, рассказов) повествования. В «Последнем поклоне» автор как бы «вынимает» из целого части, каждая из которых несет в себе содержание и внешние приметы целого (отсюда необходимость повторов на всех уровнях). В «Царь-рыбе» каждый фрагмент более самостоятелен, неповторим по событию и героям, но читатель не может не почувствовать (и не увидеть!), с каким напряжением писатель соединяет эти части в целое: мир человеческий + мир божий = мироздание. Это и есть главная мысль повести: мироздание едино и должно быть едино. Разрушение этого единства грозит гибелью не только природе (окружающей среде), человеку, но и мирозданию в целом. Этим объясняется и условность героев, их обилие, отчего, соединяясь в одном художественном пространстве повествования, они «вырастают» в единый образ Человека XX века; и свободный переход от были к легенде (легенда о Царь-рыбе, прорастающая сквозь реалистически-бытовой эпизод ловли рыбы); и появление в конце цитаты из Библии - той великой книги которая, отметив драматический переход человечества из цельности мира в его раздробленность, позвала человечество вперед в новую, одухотворенную целостность, где целостность мира материального будет продолжаться в целостности духовного мира людей.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Астафьев в романе «Прокляты и убиты» вывел формулу окончания войны: «не было победы, а тем более Победы, потому что мы просто завалили врага своими трупами, залили его своей кровью». Автор смог поднять эту тему с какой-то особой, ожесточенной страстностью, несомненно, подсказавшей ему и страшное, неслыханное еще на Руси название его последнего романа – «Прокляты и убиты». Достаточно произнести эти жуткие слова, чтобы понять, почему сегодня Победа отнята от нас».
«Но в Германии ничего не знают об истинных потерях на фронте. И в России о своих потерях не знают – все шито-крыто. Два умных вождя не хотят огорчать свои народы печальными цифрами. Скорее командование трусит сказать правду народу, правда эта сразу же притупит позолоту на мундирах».
И не потому ли во вступительной статье к первой книге «Чертова яма», «От автора» «Астафьев обращается к читателю, как бы раскрывая основную идею своего романа, со словами: «О, родина моя! О, жизнь! О, мой народ! Что вы есть-то? Чего еще надо сделать, чтобы прозреть, воскреснуть, не провалиться в небытие, не сгинуть? И если ты еще есть, мой народ, может вслушаешься в вещие слова современного гонимого поэта:
Другие рефераты на тему «Литература»:
- Эволюция дуэльного кодекса в произведениях писателей XIX века - А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и И.С. Тургенева
- Эстетико-функциональная природа древнерусской литературы с точки зрения культурологического подхода
- Жизненный путь узбекского поэта Алишера Навои
- Жизнь и творчество Ф.М. Достоевского
- Психологизм в творчестве Л.Н. Толстого и А.П. Чехова
Поиск рефератов
Последние рефераты раздела
- Коран и арабская литература
- Нос как признак героя-трикстера в произведениях Н.В. Гоголя
- Патриотизм в русской литературе 19 века
- Роль художественной детали в произведениях русской литературы 19 века
- Кумулятивная сказка в рамках культуры
- Основные течения русской литературы XIX века
- Отечественная война 1812 г. в жизненной судьбе и творчестве И.А. Крылова, В.А. Жуковского, Ф.Н. Глинки, А.С. Пушкина