Анализ поэтики имморализма в русской прозе начала XX века

Образ сверхчеловека Ницше, раскрытый в книге «Так сказал Заратустра» также во многом, хотя далеко не во всем, схож со сверхчеловеком Арцыбашева – Саниным. И в том, и в другом главное – сила, но у Ницше эта сила приобретает более конкретные формы, трансформируясь во власть, а точнее в жажду власти: «Что хорошо? – Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть. Что дурно

? – Всё, что происходит из слабости". В вопросе о том, что есть счастье, мнения Ницше и Арцыбашева также схожи. Ницше пишет: "Что есть счастье? – Чувство растущей власти, чувство преодолеваемого противодействия" [27].

Итак, Санин – это образ «естественного человека» негативного типа (раскрывается «природное» начало человека), в котором реализуется арцыбашевская интерпретация ницшеанской концепции «сверхчеловека». Это проявляется в нескольких аспектах: в утверждении свободы индивидуальности, в отрицании религии, схожем с ницшеанским, в субъективности восприятия морали и нравственных принципов. Кроме того Михаил Арцыбашев видит в Санине человека будущего, стоящего выше толпы и способного преодолеть любые препятствия, возникающие на пути, что является одним из основных принципов «сверхчеловека».

2.4 Имморализм в контексте основных идей в произведениях Леонида Андреева

Философские идеи Фридриха Ницше подхватил и Леонид Андреев.

В «Мысли» яркое воплощение получает одна из существенных для творчества Андреева тем – бессилие человеческой мысли, «подлость» человеческого разума, зыбкость и относительность понятий правды и лжи, добра и зла [14, с. 383].

В рассказе «Мысль» главный герой – доктор Керженцев, отвергает «придуманные кем-то» нравственные устои, отдавая предпочтение безграничной мощи мысли, которая ему кажется единственной истиной мира. Керженцев прежде всего аналитик, незаурядный, очень яркий. Он обладает гибким целенаправленным умом, который позволяет успешно проникать в глубины жизни, человеческой души, открывать «тайники» собственной натуры. Интеллекту Керженцева доступна даже область инстинктивного, и он мнит, что сможет стать её властелином, хозяином, и до определенного момента управлять бессознательным при помощи разума. Постепенно доктор начинает принимать во внимание и опираться только на свою собственную мысль, по-своему понимая и разграничивая понятия добра и зла, именно тогда эти «прописные истины» приобретают относительный характер. В подтверждение он убивает своего друга Алексея Савелова, симулируя сумасшествие и торжествуя, когда «сила его мысли» позволяет ему избежать наказания, тем самым «подняв его над людьми»: «Вы можете представить себе мир, в котором нет законов притяжения, в котором нет верха, низа, в котором всё повинуется только прихоти и случаю? Я, доктор Керженцев, этот новый мир. Все можно. И я <…> докажу вам это <…> Я взорву на воздух нашу проклятую землю, у которой так много богов и нет ни одного единого вечного Бога» [2, с. 182].

Керженцев претендует на роль ницшеанского «сверхчеловека». Он пытается создать свою собственную судьбу, руководствуясь своими собственными идеями. Как ницшеанский сверхчеловек, он протестует против инстинктов жизни обывателя и пытается создать свою собственную новую мораль. Керженцев – бунтарь, справедливо возмутившийся фарисейством и ложью мира. Но отрицание действительности осуществляется им весьма своеобразно: посредством поступков, несовместимых с нормами традиционной морали. Заповеди «не убий» он противопоставляет кровопролитие, завету «не укради» – ложь и воровство, принципу «не прелюбодействуй» – разврат, правилу «не пожелай жены ближнего» – влечение к супруге приятеля. Тотальное разрушение привычных нравственных устоев, безнадежно дискредитированных в глазах Керженцева, освобождает его от такой «химеры», как совесть, делает апологетом теории и практики вседозволенности. Заявляя, что для него «нет судьи, нет закона <…> все можно» [2, c. 181], доктор культивирует «свое собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, свою фантазию», которая уравнивает индивидуалистическое «я» с целым миром [6, с. 49-50].

Однако Андреев отказывает своему герою в преобразовании в сверхчеловека. Керженцев переоценил мощь своего оружия, и его тщательно продуманное и блестяще исполненное преступление окончилось для него полным крахом; симуляция сумасшествия, разыгранная, казалось бы, безукоризненно, сама сыграла с сознанием Керженцева страшную шутку.

Мысль, ещё вчера послушная, вдруг изменила ему, обернувшись кошмарной догадкой: «Он думал, что он притворяется, а он действительно сумасшедший. И сейчас сумасшедший» [2, с. 170]. Симуляция оборачивается подлинным безумием. Мысль губит своего творца с тем же равнодушием, с каким он убивал ею других. И даже специалисты не могут сказать, в здравом ли уме находится Керженцев.

Могучая воля потеряла свою единственную надежную опору – мысль, тёмное начало взяло верх, и именно это, а не страх расплаты, не угрызения совести проломило тонкую дверь, отделяющую рассудок от страшной бездны бессознательного. Превосходство над «людишками», объятыми «вечным страхом перед жизнью и смертью», оказалось мнимым.

Так, первый из андреевских претендентов в сверхчеловеки оказывается жертвой открытой писателем бездны. « .Я брошен в пустоту бесконечного пространства, – пишет Керженцев.– .Зловещее одиночество, когда самого себя я составляю лишь ничтожную частицу, когда в самом себе я окружен и задушен угрюмо молчащими, таинственными врагами» [2, с. 180].

«Есть величайшая оправданность, – пишет Г. А. Зябрева, – в том, что наказанием Керженцеву служит реализация почти всех намеченных им планов, обернувшаяся, однако, не победой, а крахом тщательно созидаемой судьбы. Герой достигает одиночества, к которому стремился, но оно оказывается «зловещей тюрьмой» [6, с. 52]. Он доводит до совершенства свое лицедейство, но на исповеди вдруг открывает экспертам бесценность искренности, молит только о ней. В своей попытке обмануть окружающих, имитируя безумие, Керженцев обманывает себя больше других. Становясь действительно безумным, он теряет единственную опору – мысль, оказываясь сродни андерсеновскому голому королю. Керженцев преуспевает в «нарушении всех законов, божеских и человеческих», но в итоге отвергается самим мирозданием и ищет любую возможность восстановить утраченные связи. Однако толчковым механизмом оказывается страсть маньяка вернуться к прежнему статус-кво.

Поэтому автор отлучает Керженцева от тёплого, доброго, светлого бытия, заставляя до самой смерти барахтаться в близкой ему нравственной грязи, пожирать самого себя, исходить ненавистью и завистью к тем, кто нормален и здоров, пусть даже зауряден и несчастен. Неспособность экспериментатора решить, сумасшедший он или нет, воспринимается как справедливое возмездие за искажение и «живой жизни», и человеческой природы.

Разоблачение фигуры «недочеловека», ставшего игрушкой слепых страстей вследствие приверженности к извращенным имморалистическим взглядам, низложение типа «сверхчеловека», рационалистически отвергнувшего влечение к добру, подавившего в зародыше любые нравственные импульсы, закономерно приводит Андреева к поиску гуманно мыслящей, чувствующей, действующей личности, способной продемонстрировать саму возможность существования относительно цельного человеческого «я» [10, с. 53].

 Скачать реферат