Символика вещного мира в творчестве И.А. Гончарова

Борьба Веры намного сознательнее, упорнее. Она не только равный соперник Болохову, но постоянно ощущает себя сильнее, благодаря «бабушкиной морали», как бы над ней не иронизировал Марк. Как и Тамара, она начинает с сочувствия Волохоьу-демону, слушает его в надежде действительно «воротить его на дорогу уже испытанного добра и правды» (Ч. 5, гл. VI). Между тем ее «падение» было предрешено, хотя и

выгладит в романе как случайность. Вообще «падение» совершилось как факт духовный, как факт излишней самонадеянности. Гончаров перебирает те же, намеченные Лермонтовым, мотивы: сочувствия, гордыни, женской страсти. Но, в отличие от автора «Демона», подробно разрабатывает всю картину развития отношений: от желания исправить другого до обнаружения возможности спасти себя. В романе «Обломов» мотив женской гордости развивался иначе. Обломов совершенно не обладает демоническим комплексом, а Ольга сосредоточена скорее сама на себе, она ничем не жертвует.

Последнее упоминание в романе о Волохове возвращает и к «Демону», и к ассоциациям с лермонтовской темой вообще. После разговора с Тушиным Волохов чувствует себя неловко, страдает его гордость. Это не сожаление о Вере, а чувство униженной гордости, чувство уязвленного самолюбия и . поражения. «Он злился, что уходит неловко, неблаговидно . его будто выпроваживают, как врага, притом слабого .» (Ч. 5, гл. XVII). Ясно, что Марк при этом не изменился, остался все тем же «гордым царем познанья и свободы», – только потерпевшим поражение. Мысль и настроение семнадцатой главы последней части романа как бы заключены в лермонтовских строках:

И проклял Демон побежденный

Мечты безумные свои,

И вновь остался он, надменный,

Один, как прежде, во вселенной

Без упованья и любви'.

Заканчивается глава выразительным сообщением о том, что Волохов «намерен проситься . в юнкера с переводом на Кавказ».

Предпринятая в данной работе первая попытка осмыслить отношения Марка Волохова и Веры в свете идей лермонтовского «Демона», думается, далеко не исчерпывает тему, а намечает лишь основные пути ее решения. Следует учесть при этом, что Гончаров прекрасно знал лермонтовскую поэму, а кроме того – и всю «демоническую» традицию мировой литературы вообще. В 1859 г. Гончаров являлся цензором издаваемого С.С. Дудышкиным собрания сочинений Лермонтова. Как цензор Гончаров содействовал восстановлению ряда ранее исключаемых мест в поэме «Демон». В его отзыве, в частности, говорилось: «Что касается до образов ангелов, демонов, монашеской кельи, послуживших, может быть, поводом тогдашней цензуры к запрещениям, то, не говоря уже о сочинениях Мильтона, Клопштока и других, стоит вспомнить «Ангел и Пери», поэму Баратынского, «Абадону», перевод Жуковского, «Чернеца» Козлова, «Русалку и монаха» и многие стихотворения Пушкина, чтобы убедиться, как из чистых представлений и образов поэзии не может произойти никакого соблазна. (В числе запрещенных мест . есть клятва Демона: «Клянусь я первым днем созданья» и т.д., туг, кроме блестящей версификации, безвредного и эффектного набора слов, решительно ничего нет)» (6),

Таким образом, Гончаров различает и разделяет духовную и эстетическую реальность образа Демона у Лермонтова, акцентируя мысль о некоей относительной условности и мифологичности всего сюжета. Несколько меняются его представления и акценты в романе «Обрыв». Связано это, несомненно, с тем, что в 60-е годы происходит заметный перелом в духовной жизни писателя, все более серьезно и глубоко утверждающегося в православии. Фактов биографического порядка до 1869 г., подтверждающих это, мы не имеем, но, к счастью, есть достоверные данные, относящиеся к последнему периоду жизни Гончарова, многое призванные объяснить и в романе «Обрыв». Это письмо протоирея Пантелеймоновской церкви Василия Перетерского к М.Ф. Сперанскому от 11 ноября 1912 г., в котором, в частности, говорится: «Я служу в приходе Пантелеймоновской церкви с 1869 года постоянно . В этом же приходе . свыше 30 лет жил и Иван Александрович Гончаров . В храм Божий в воскресенье и праздничные дни ходил; ежегодно исполнял христианский долг исповеди и святого причащения в своем прихожанском храме . Покойный Иван Александрович по крайней мере за последние двадцать лет жизни был и скончался истинно верующим сыном церкви православной» (7). Можно привести еще и другие свидетельства того, что изменилось – достаточно резко – не только мировоззрение, но и личная духовная жизнь писателя.

В романе «Обрыв» Гончаров уже склонен воспринимать понятия относящиеся к православной догматике, не в условно эстетическом только их виде, но и в буквальном. Психологический анализ в последнем романе удивляет своей близостью к принципам анализа человеческой психологии в православии. Понятия «греха», «зла», «демонизма» и даже «Святого Духа» (который хотя прямо и не назван в тексте, но является предметом мысли автора) и т.д. проявляются в «Обрыве» как реальность не только эстетическая, но и духовная. Отсюда своеобразие развития идеи и религиозно значимых образов в романе.

Один из самых ярких примеров видимого присутствия «демона» в романе, от описания которого не удержался Гончаров в реплике Волохова в XIII главе последней части «Обрыва»: «Это логично! - сказал он почти вслух, – и вдруг будто около него поднялся из земли смрад и чад». Вообще, все реплики о логике и логичности в романе окрашены в «демонологические» тона.

Указанный эпизод закрепляет в романе образ Марка как беса, соблазняющего Веру яблоком «познания» (Прудон) и почти буквально указывающего свое бесовство: «Легион, пущенный в стадо» (Ч. 2, гл.ХУ). В отличие от Лермонтова, давшего вольное и широкое, литературно-условное изображение Демона в русле мировой традиции, Гончаров гораздо более конкретен, показывая, как «демонизм» проявляется в конкретных личностях, причем делает это, постоянно сверяясь с Евангелием. Упомянутый Райским и «принятый» на себя в идеологической «игре» Волоховым «легион» также имеет своим источником Евангелие: «Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: «легион», потому что много бесов вошло в него, и они спросили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну. Тут же на горе паслось большое стадо синей и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им» (Лк., гл. 8, 30-32).

Если «демон» в романе один, то черты «демонизма» рассеяны во многих героях «Обрыва». Прелюдией к «соблазнению» Веры Волоховым является ведь попытка Райского нашептать Софье Беловодовой о «свободе», необходимости «своей воли», «страстей».

И он похож на библейского змия, когда внушает Софье: «Над вами совершенно систематически утонченное умерщвление свободы духа, свободы ума, свободы сердца! . Страсть не исказит вас, а только поднимет высоко. Вы черпнете познания добра и зла .» (Ч. 1, гл. XIV). «Демоническое» есть и в Вере - накануне ее «падения». Гончаров подчеркивает это, описывая Верины «тонкие пальцы, как когти хищной птицы» и непривычной для Веры «сдержанный смех» (Ч. 4, гл. VIII). Напротив, Марфенька сравнивается в романе только с ангелами и херувимами.

 Скачать реферат