Солженицын - вермонтский затворник

Солженицын пишет: " Так постепенно разворачивалась передо мной и другая Америка - коренная, низовая, здоровая, которую я и представлял, строя свою речь, к которой, по сути, я и обращался. Гарвардская речь вызвала гулкое эхо, и куда раскатистее, чем я мог предвидеть. Год за годом всё продолжают откликаться статьями. "Редко когда голос одного человека побуждает к духовным поискам весь з

ападный мир. Выступления в Гарварде и у профсоюзов взбудоражили сознание западного мира сильнее, чем знаменитые речи Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля… Непрекращающиеся разговоры о Гарвардской речи свидетельствуют о силе слов Солженицына и о серьёзности его критики наших фундаментальных ценностей". Мои высказывания уже не считают "неискоренимо русскими", а даже относят их "к традиции лучших западных умов", находя мне западных предшественников - Свифта, Берка. Это - "центральные идеи христианского Запада", и даже: "в Гарвардской речи больше чьих-то идей, чем собственных". Да ведь им невдомёк, и я не спешу признаться: да я никого тех не читал, когда б это в моей жизни было время на их чтение? Я шёл - одной интуицией и жизненным опытом.

И густота приглашений не падает, и можно носиться молнией между конференциями, конгрессами, университетами, телевидениями - и всё время выступать. И одна политическая активность неизбежно тянет за собой ещё десять и сто. А ещё если бы весной 1974 года я приехал бы в Штаты, как меня рвали и звали, и тогда несомненно получил бы почётное гражданство, - каким бы бременем оно сейчас на меня легло, когда я сюда переселился! Уж тут бы не отбиться так легко, а - участвовать, высказываться. Больше почёта - больше хлопот. А так - живи себе свободно, отрешённо, не обязанный срастаться с этой страной. Я даже и пейзаж, вот этот вермонтский, вот эти кусочки леса, и даже перемены погоды, и даже игру солнца, неба, облаков - здесь не воспринимаю с такой остротой и конкретностью, как в России. Тоже - как будто на другом языке, что-то стоит между нами. Не случайна эта пословица: на чужой стороне и весна не красна. А дома - верю, возобновится. Для того времени и живу, и пишу".

7. Солженицын на фоне мифов

Третья эмиграция, по словам Солженицына, пытается с Запада судить и просвещать Россию и направлять отсюда российскую жизнь. Нечто подобное совершает, впрочем, и сам Солженицын по отношению к Западу. Это касается не только гарвардской речи, изоляции от внешнего мира и дурных отношений с прессой. Пользуясь сегодняшней американской терминологией, можно было бы заметить, что политической корректности писатель не перенял, как не принял и вообще всей западной системы, уважая разве что её частности. Ничего удивительного, что Солженицын восстановил многих влиятельных людей против себя, и западная демократия оказалась для него не благом, а злом. "Вязкое чувство, состояние растерянности: как же жить на Западе? Жернов КГБ никогда не уставал меня молоть, я привык, а тут вплотную приблизился и стал подмалывать (и уже не в первый раз) жернов западный. Как же жить?". Находясь за границей, Солженицын постепенно вступил в конфликт почти со всеми видными деятелями Третьей эмиграции - в том числе со своими недавними друзьями, - по лагерной жизни и по жизни в Москве. У него появляются новые недоброжелатели. В числе последних была Ольга Карлайл, переводчица "Архипелага". С ней, его знакомой ещё по московским временам, Солженицын расходится непримиримо и резко, а она пишет против него книгу "В секретном круге Александра Солженицына".

"Отлитый в бронзе, положенный на музыку, танцуемый в балете, воспетый в стихах, герой шуток, романов, предмет многочисленных подражаний и пародий, цитируемый и интерпретируемый в бесконечных немыслимых сочетаниях, Солженицын произвёл впечатление, которое по размаху, если не по силе воздействия, не удалось воспроизвести ни одному современному писателю…", - пишет Владимир Войнович в своей книге "Портрет на фоне мифа". В словесном жанре слава и популярность Солженицына получили отражение в 1975 году, когда был выпущен первый полнометражный роман о нём "Врата ада". "Эпический панорамный роман", "Важный по теме, героический по размаху", "Представляет всю масштабность и трагедию российской истории", - гласили цитаты из газет и размещённые на обложке. Роман вышел из-под пера американского журналиста Гаррисона Солсбери. К моменту выхода книги Солсбери имел более чем 30-летний опыт работы, будучи связан с Россией в качестве журналиста и впоследствии редактора "Нью-Йорк Таймс". Многие годы Солсбери жил в России, обладая достаточным материалом для того, чтобы притязать на "панорамность повествования", так как объём романа составлял около 450 страниц и охваченный в нём период времени - около 50 лет. Солсбери не единственный писатель, попытавшийся вплести Солженицына в придуманное им остросюжетное повествование. "Врата ада" в лучшем случае могут претендовать на то, чтобы считаться произведением ловко сделанной беллетристики. Герои и сюжет практически не выходят за рамки литературных клише. В то же время книга является честной адаптацией восприятия Солженицына как диссидента, приличного человека, скромного, но стойкого патриота, увлечённого социалистическими идеями и готового к героическому самопожертвованию. Роман передаёт образ Солженицына, который существовал в 60-е годы и отчасти существует по сей день. Этот образ практически не имеет оттенков, так как представляется всего лишь силуэтом на грозовом фоне настоящих опасностей и необычных подвигов. Однако такой монолитный образ Солженицына не был единственным уже к 70-м годам прошлого столетия.

Опубликованный в 1978 году роман восточногерманского писателя Гарри Тюрка "Фигляр" по своей сюжетной основе - жанр политического детектива. История начинается с коварных планов ЦРУ. Выбрана стратегия - растить и вскармливать так называемых диссидентов в СССР, раздувая их до непомерных размеров при помощи сети продажных журналистов, оплачиваемых ЦРУ, провоцируя многострадальные советские власти на справедливое и взвешенное воздействие, а затем поднимать шумиху вокруг того, что коммунисты, как всегда, зверствуют. На протяжении всего романа Тюрк фактически обыгрывает ту позицию, которой достигла официальная кампания против Солженицына в 70-е годы. Если ранее советская пресса представляла Солженицына играющим на руку различным врагам СССР, то в 1977 году уже говорилось о полномасштабной "Операции "Солженицын"", разработанной ЦРУ, в рамках которой писатель выступал как пойманный за руку платный агент, работавший на враждебные СССР зарубежные идеологические центры ЦРУ: "ЦРУ никогда не отличалось стремлением тратить деньги зря. И требует, чтобы их отрабатывали, чем и занят Солженицын", "В лице Солженицына ЦРУ обрело верного слугу". Невзирая на то, какими именно способами Тюрк собирал материалы для своего романа, вполне понятно их истинное происхождение. Даже если не принимать во внимание расхожие обвинения в сотрудничестве с ЦРУ, легко просматривается солженицынский образ, подсказанный суровыми статьями в "Правде" ("Ответственность писателя", "Недостойная игра"). Они сразу же перепевались на все лады газетами братских республик и друзьями СССР на Западе, были поддержаны гласом народа (если в нём была потребность) из всех уголков необъятной страны. Слышатся здесь и отголоски презрительных насмешек, карикатур и стишков в журнале "Крокодил" в период изгнания Солженицына. "Фигляр" безукоризненно вписывался в непрекращающиеся попытки органов безопасности дискредитировать и обезвредить Солженицына в годы после его изгнания с советской земли. За этим последовал целый вал писаний, спланированных в противовес его книгам. Осуществлялось систематическое переписывание биографии на основе интервью и мемуаров его первой жены и друзей детства. Заголовки памфлетов гласили: "В споре со временем", "Кто есть Солженицын?", "В круге последнем", "Архипелаг лжи Солженицына". И наконец свод поношений писателя представляла собой кульминационная среди антисолженицынских книг в 70-е годы "Спираль измены Солженицына" чехословацкого журналиста Томаша Ржезача, где сплетено целое эпическое повествование о Солженицыне-стукаче. Оно охватывает весь период пребывания Александра Исаевича в тюрьме и далее утверждает, что даже его уединённая жизнь в Рязани после выхода "Ивана Денисовича" объяснялась страхом перед теми, на кого он когда-то донёс, и кто теперь пытается отомстить.

 Скачать реферат