Творчество А.П. Чехова как журналиста

Сила чеховского юмора в том, что, нигде прямо не выступая против общественного правопорядка, писатель с огромной выразительностью передает атмосферу времени, высмеивает дух лакейства, угодничества, чинопочитания, пресмыкательства. В лучших произведениях молодого Чехова юмор возвышается до сатиры. Полицейский надзиратель Очумелов, (рассказ «Хамелеон», 1884) при всей его индивидуальной характерно

сти, с подвижностью флюгера отражает реальное соотношение между людьми в мире социальной несправедливости. Высмеивая толстых и тонких, хамелеонов, Пришибеевых, писатель разоблачает их не как носителей извечных людских пороков, но как прямое порождение современной им социальной жизни.

Герои, люди разного социального положения и веса, не просто встречаются, но, казалось бы, вступают в столкновения друг с другом. Вот-вот — и произойдет ссора, скандал, конфликт. Но ничего не происходит. Чехов намеренно ставит своих «героев» — пока это слово звучит у него не иначе как в кавычках — в такие положения, что, казалось бы, уже никак нельзя не возроптать, не возмутиться, не взбунтоваться, наконец. Однако малейшая вспышка протеста кончается ничем, конфузом, пшиком. Так кончился, например, «бунт» Дездемонова: вместо того, чтобы высказать прямо в глаза «всю правду» начальнику, самодуру и толстопузу, он, неожиданно оробев, отдает последние двадцать пять рублей на лотерею, которую устраивает начальникова супруга («Депутат, или повесть о том, как у Дездемонова 25 рублей пропало», 1883). Точно так же либеральный тост в защиту прав личности от произвола «его превосходительства» конфузно завершается пожеланием здоровья . его же превосходительству, покровителю и благодетелю («Рассказ, которому трудно подобрать название», 1883).

Стоит лишь появиться главе департамента, стоит лишь встретиться недовольным чиновникам с его начальственным взглядом, как сразу же смолкают либеральные речи, призывы к протесту, крики о том, что «одним словом, господа, жить так далее невозможно!» — все мгновенно стихает, улетучивается, забывается. «Тонкий» подчиняется «толстому». Ведь не будет же спорить какая-нибудь карточная «семерка» с «тузом», и любая некозырная «дама» уступит «козырю».

Это сопоставление: люди—карты, закономерно рождается у молодого Чехова. Конечно, не все и не вообще люди, а именно люди, переставшие быть людьми, превратившиеся в обладателей чинов, носителей знаков отличий.

В рассказе «Винт» (1884) чиновники наклеивают на игральные карты фотографии действительных статских советников, их супруг, коллежских советников и прочих чинов четырех ведомств, заменяющих игрокам четыре масти.

Картина игры в карты одновременно и фантастична и до малейшей детали правдоподобна:

«—Хожу со статского . Бросай, Ваня, какого-нибудь титуляшку или губернского.

— Зачем нам титуляшку? Мы и Пересолиным хватим .

— А мы твоего Пересолина по зубам . по зубам .» На первый взгляд самое смешное здесь в том, как неожиданно совмещаются два совершенно различных плана: масти и достоинства карт, с одной стороны, чины и ведомства служащих, с другой. Но еще смешнее и одновременно печальнее то, что фантастическое оказывается возможным, неожиданное — оправданным, подсказанным жизнью.

3 «Трудно за юмором угоняться! »

Персонаж Антоши Чехонте — преимущественно образ отрицательный. Молодой сатирик мог бы повторить слова героя щедринской сказки, написанной в 1880 году, в том самом году, когда Чехов вступил на литературное поприще: «Сколько я ни старался добродетельную куклу сделать — никак не могу! Мерзавцев — сколько угодно, а что касается добродетели, так, кажется, экого слова и в заводе-то в этом царстве нет!»

Внешне персонажи Антоши Чехонте вполне человекоподобны. У них есть и свое счастье, и своя любовь, и своя поэзия. Но все это только одна видимость, бутафория.

.Молодой человек, сверкая лакированными ботинками и изнемогая от волнения, едет к княжне, к милому, восхитительному созданию. Долго он не решается приступить к разговору, мнется, конфузится, а затем, собравшись с духом, делает, наконец, предложение .

— Предложение в высшей степени выгодное! — жарко шепчет он, склонившись к ней.— Мы в один год продадим миллион пудов сала! Давайте построим в наших смежных имениях салотопенный завод на паях!

Княжна подумала и сказала:

— С удовольствием .

Предложение состоялось, но это совсем не то предложение, какого можно было ожидать. Впрочем, это даже и не совсем неожиданная концовка. С первых строк, внешне восторгаясь героем, автор издевается над ним, над его дешевой, затасканной, лакированной красивостью, над его банальной, взятой напрокат поэтичностью.

«Я люблю Машеньку, люблю страстно, больше жизни!» — бурно исповедуется герой рассказа «Два письма» (1884) в письме к дорогому дядюшке, умоляя его о содействии. Из ответа дорогого дядюшки выясняется, что непонятное, но красноречивое письмо племянника прочитали все дядюшкины соседи, никто его всерьез не принял, но письмо понравилось и влюбленного сочли «как бы сочинителем». Показывал дядюшка это письмо и самой Машеньке Мурдашевич и ее мужу, немцу Урмахеру, за которого она вышла замуж. Немец прочел и похвалил.

«И теперь,— заканчивает свой ответ дядюшка,— я всем показываю твое письмо и читаю. Пиши еще! А икра у Мурдашевича очень вкусная».

Так оборачивается любовь «героев» Антоши Чехонте рублем, «миллионом пудов сала», вкусной икрой Мурдашевича.

Лучшие из рассказов Антоши Чехонте, изображая частное, затрагивали и общее, наводили читателя на далеко идущие выводы о том, что же мешает человеку быть человеком. Не случайно с первых лет своей деятельности Чехов разделил участь передовых русских писателей, его современников и предшественников: произведения молодого юмориста вызывали самое настороженное отношение цензуры; сплошь и рядом на них накладывалась резолюция: «К напечатанию не дозволять».

И надо ли удивляться тому, что самый сильный рассказ молодого Чехова, знаменитый «Унтер Пришибеев», сразу же был встречен цензурой в штыки.

Ополчаясь против всего недозволенного законом, унтер и сам пришиблен, сам готов вытянуться во фрунт, выпятить грудь колесом и пожирать глазами начальство. Рыча на всех, он виляет при виде хозяина — совсем как цепной пес.

Ни в одном рассказе Антоши Чехонте не звучала еще такая сила насмешки и презрения к штатным и внештатным блюстителям бюрократического порядка, к должностным и добровольным держимордам, к охранителям неправого закона, пуще всего боящимся того, чтоб «народу волю давать».

В рассказе «Хамелеон» не было жертвы. Мастер Хрюкин, которого укусила собака, лицо комическое. В «Унтере Пришибееве» уже предстают перед нами люди, которые действительно страдают от произвола и могут быть названы жертвами пришибеевщины. И это знаменательно. В пестрой и шумной толпе самодовольных, невежественных и лицемерных персонажей Антоши Чехонте все чаще мелькают иные лица — молчаливых, бедно одетых, нечиновных, страдающих людей.

«Сиротливая» старушка, одетая в глубокий траур, пережившая свою единственную дочь, разоряемая вечно пьяным родственником («Приданое», 1883) .

 Скачать реферат