Византия и Греция

Эллада и Пелопоннес в то время состояли под властью верховного судьи (крита или дикаста), как это практиковалось во Фракии и Македонии. Обе фемы в XII в. объединены были даже и под властью одного стратега (претора или пропретора), ибо Пселл пишет как-то к Никифорицу, именуя его претором Эллады и Пелопоннеса.

Что диойкеты Афин в качестве главных сборщиков, а порой, конечно, и откупщиков пода

тей, являлись людьми в высшей степени влиятельными, понятно само собой. От них, по счастью, до нас дошло несколько должностных печатей Иные свинцовые печати свидетельствуют о существовании других государственных чиновников в Афинах, которые носили употребительный в византийской чиновничьей иерархии титул вестарха или проноэта (провизора), а этим титулом характеризуется фискальное значение чиновников. Открыта была даже печать афинского архонта. Так как здесь и речи быть не может о муниципальной должности архонта, в древнем значении слова, то следует в архонте Афин видеть подведомственного стратегу фемы Эллады префекта города и всей епархии Аттики.

Эллада вообще в ту эпоху, по-видимому, немало страдала от произвола стратегов и финансовых чиновников. Эти чиновники, порой даже славянского происхождения, родом из Фракии или Македонии, были чужды стране, а потому не могли соболезновать страданиям Греции. Единственным стремлением их было вымогать в провинциях как можно более денег и поскорее обогащаться. Если Пселл как-то и сравнивает Аттику с местностью, подпавшею зимней буре, то именно по тому поводу, что византийские сборщики податей оказывали стране всяческие утеснения. Пселл взывает к милосердию претора и клеймит хищничество сборщиков податей. Итак, даже и в XI веке нашелся человек, который доказывал законность для афинян права оставаться под охраной великих их предков, что некогда признавали и Цезарь, и Август. Когда читаешь у Пселла укоризны, кидаемые византийским хулителям Греции за их надменность, невольно вспоминается Петрарка, выговаривающий кардиналу авиньонскому за то, что тот тяготится житьем в опустевшем Риме, и удивляющийся, как 20-30 прелатов не могут устроиться в Риме, где многие императоры, государи, бесчисленные граждане и чужестранцы жили в изобилии. Так, Пселл пишет неизвестному: "Если преисполненная славы и неоднократно воспевавшаяся Эллада, где народились марафонские бойцы, Филиппы и Александры, недостаточно для тебя занимательна, то что же тебя может удовлетворить в сем мире? Неужели же та суетная ложь, которую взвели на Аттику и Пирей ораторы и мудрецы? Все великое погибло, говорит Пселл. Блистал ведь некогда Милет. И для меня даже блаженство в отношении приумножения знания умалилось немало и со мною случилось то же, что с Афинами. Там ночь сокрыла все до самых названий академии, разрисованной хризипповой галереи и лицея. Точно так же и во мне живут голые наименования наук и преклонение перед славой философии, живую же их сущность исторгли обстоятельства".

Эта тирада достаточно доказывает, что если в эпоху Пселла Афины и не коснели в невежестве, то не обладали никакой известной школой. Когда же этот ученейший византиец поставляет в Упрек архиепископу коринфскому, что тот и сам не приезжает в

Константинополь и не переписывается с ним, а поглощен всецело музою Афин, то Пселл, вероятно, тут подразумевал занятия аттической литературой вообще.

Тогдашнему главе византийских философов и приверженцу Платона может быть поставлено в заслугу, что, несмотря на все педантство школьной мудрости эпохи, он не только открывает свое сердце терпевшим обиды грекам, но взирает на Грецию с живейшим интересом из-за ее забытой древности. Пселл просит как-то императорских чиновников в Элладе о высылке ему оттуда скульптурных произведений. Если в самом деле под "agalmata" должно разуметь статуи, то, значит же, были в Элладе и такие, которые еще не были погребены под обломками. То же наблюдалось в других местностях Греции. Современник Пселла тауматург Христодул нашел на Патмосе "художественную" статую богини Артемиды, которую затем сам же и низверг. Пселл самолично занимался исследованием наименований древних афинских судилищ и пытался разъяснять греческую топографию своим ученикам и сожителям. Свое описание Аттики он, правда, основывал единственно на Страбоне и Павсании; поэтому им приводятся лишь древние наименования местностей вроде Суниона, Марафона, Трикорита, Рамна, Кефиссии, Сфетта, Декелей или же гор вроде Гимета, Ликабетта, Парнаса и Коридавла, но нигде не отмечаются вновь образовавшиеся употребительные местные прозвища. Относительно Афин Пселл ограничивается кратким перечислением старинных построек и однажды замечает: здесь находятся следы старой академии, а там - новой: "Все дышит дуновением муз и граций, ибо даже развалины города представляют большую ценность, нежели иные (цельные) неразрушенные города". Не может быть сомнения в том, что Пселл собственными глазами видел Афины.

Живая симпатия Пселла к Афинам легко объясняется аттическим его образованием, ибо догадка, будто сам он был уроженцем Аттики, на фактические доказательства не опирается. Он пишет сам неизвестному вельможе, что его родина находится близ Нарзесского монастыря, где он и получил воспитание; он просит своего друга поддержать его предстательства за благосостояние монастыря, дабы ладья обители удержалась на атлантических волнах и благополучно причалила в Пирее; эту фразу, однако же, следует разуметь иносказательно, отнюдь не истолковывая ее в таком смысле, будто монастырь и впрямь был расположен близ Пирея.

Аттика именно в эпоху Пселла была полна славой великого чудотворца, который дал толчок к дальнейшему развитию и без того уж достаточно пагубного монастырского быта. Мелетий был родом из местечка Муталаски в Каппадокии; он переселился в Фивы и основался здесь в монастыре при церкви Св. Георгия. Совершив целый ряд паломничеств в Рим, в Галицию на поклонение мощам св. Иакова и в Иерусалим, он избрал себе для пустынножительства недоступную гору Миополис на границе Беотии и Аттики. Тут Мелетий поселился в монастыре Симбулон и заложил одновременно несколько скитов. Вокруг него собралась группа монахов, которая постепенно заполонила гору и всю прилежащую к ней местность. Византийский патриарх Николай покровительствовал подвижнику, а император Алексей, яростный преследователь манихейцев, даровал ему вольную грамоту и предоставил в его пользу даже доход с податей, собираемых с Аттики.

До нас дошло житие этого в высшей степени влиятельного чудотворца в целых трех редакциях. Это житие, затрагивая вопрос об отношениях чудотворца к Фивам и Афинам, попутно сообщает кое-какие скудные сведения об обоих знаменитых городах. В Фивах тогда пребывал стратег Эллады и Пелопоннеса, которому "житие" дает титул претора, анфипата и даже dux'a Фиванского. В житии называются по именам несколько стратегов - Епифаний Каматер, Константин Херосфакт, Гиканат Бардас, который отправлял эту должность три раза, и Иоанн Ксерос. В Афинах значится еще и атенарх. Этот военачальник и был тем императорским чиновником, о титуле которого, "архонте", мы упоминали, говоря о сохранившихся свинцовых печатях.

 Скачать реферат