Причины строительства Берлинской стены и его международные последствия

Впрочем, не стоит преувеличивать и перспективность «линии Пушкина». Очевидно, он и его люди чрезмерно увлеклись апелляцией к немецкому «антиамериканизму», к немецким военным традициям и к лицам и организациям, их представлявшим. Это выразилось, например, в организации встречи бывших немецких военных под патронажем бывшего фельдмаршала Паулюса и усиленных контактах с организациями типа «Общества

Секта» (его руководитель О. Вегенер сам представлялся как заместитель Гитлера по СА), «Союза бывших офицеров» или «Союза лишенных родины и прав» (эта политическая партия ФРГ выражала интересы «изгнанных» и пострадавших от денацификации). Помимо того что эти люди и организации не представляли собой сколько-нибудь влиятельной политической силы в ФРГ, такое заигрывание с «националистически настроенными кругами» (так сами себя определяли эти пользовавшиеся вниманием Пушкина партнеры) было вряд ли оправданно с точки зрения долговременных национальных интересов всех государств, граничащих с Германией. Ведь в этих кругах не проявляли никакой склонности к признанию послевоенных территориальных реальностей в Европе, граница по Одеру – Нейсе была для них анафемой. Немецкий национализм, конечно, был непригодной основой для формирования здоровой, сбалансированной политики. Ориентация на него также означала бы ее идеологизацию.

Как бы то ни было, продолжала сохраняться та печальная ситуация, которая наблюдалась, как мы говорили, в самые первые годы послевоенной Германии: кроме коммунистов и СЕПГ советская сторона не видела в Германии политических сил, которые бы последовательно и твердо выступали за новые границы и против реваншизма.

Между тем в политике руководства ФРГ порой проявлялись нетрадиционные подходы, которые в принципе могли бы представлять интерес с точки зрения ускорения решения германского вопроса. В марте 1958 года в беседе с советским послом в ФРГ А.А. Смирновым канцлер предложил так называемый «австрийский вариант» для ГДР: с ее территории выводились бы советские войска, она получила бы нейтральный статус, в то время как ФРГ по-прежнему оставалась бы в НАТО и на ее территории по-прежнему оставались бы вооруженные силы западных держав. Однако вопрос о скором проведении общегерманских выборов снимался, и вообще, по крайней мере временно, признавалось параллельное существование двух германских государств.

С советской стороны реакции не последовало. В это время шла «холодная война», СССР отставал от США в ракетно-ядерной области, и потому восточногерманский плацдарм с точки зрения безопасности СССР мог быть оставлен только в обмен на соответствующие шаги со стороны противоположного блока. И что, может быть, главное – отсутствовало доверие, а ведь, по существу, от советской стороны требовались весьма серьезные акции в обмен всего лишь на западногерманские обещания временного признания ГДР.

В начале 1959 года был разработан «план Глобке» (Г. Глобке руководил личной канцелярией Аденауэра). От инициативы 1958 года он отличался в двух отношениях: предусматривались установление дипломатических отношений между ФРГ и ГДР и проведение общегерманского референдума по вопросу о воссоединении в пятилетний срок. Предложение установить дипломатические отношения, конечно, представляло собой гигантский прогресс, но он обесценивался вторым элементом плана. Что толку было в признании статус-кво, если имелось в виду, что через пять лет он кардинально изменится? План был к тому же крайне противоречив: установление дипломатических отношений предполагало взаимное признание друг друга в качестве суверенных и независимых государств, однако почему в таком случае в них должно было проводиться общее голосование? А что было делать, если, положим, правительство ГДР, вначале согласившись на него, затем отказалось бы? Разрывать дипломатические отношения? Но это означало бы создание международного кризиса и опасную дестабилизацию ситуации. План так и остался чисто канцелярской разработкой, не был доведен не только до общественности, но и до непосредственного адресата хотя бы таким же неформальным образом, как план 1958 года. (Трудно сказать, что было тому причиной: то ли испуг от собственной смелости в дезавуировании принципа непризнания ГДР, то ли осознание противоречивости плана).

6 июня 1962 г. Аденауэр передал А.А. Смирнову еще одно, также неформальное предложение – о «гражданском мире». Период, когда стороны воздерживались бы от постановки вопроса о воссоединении, продлевался до 10 лет, но уже не упоминалось ни о признании ГДР, ни о нейтральном статусе ее территории. Зато от СССР требовалось обеспечить там «улучшение гуманитарной ситуации», другими словами, попросту «убрать Ульбрихта», как это расшифровывали комментаторы.

На этот раз советская сторона предала гласности предложение ФРГ, разумеется, отозвавшись о нем вполне негативно (октябрь 1963 г.). Нить «тайной дипломатии» между Бонном и Москвой была оборвана. Интересно в данном случае то обстоятельство, что советская сторона решила это сделать только в ответ на уже более жесткий и явно неприемлемый вариант. Не говорит ли это о том, что до 1963 года советское руководство все-таки ждало какого-то более мягкого, компромиссного предложения со стороны ФРГ и готово было его серьезно рассмотреть? Если так, то тогда тезис об упущенных возможностях приобретает особую убедительность.

1.3 Позиция Аденауэра по вопросу объединения Германии

Почему же дело не пошло дальше планов и зондажей? Аденауэру приходилось учитывать настроения общественности и линию оппозиции в ФРГ. Опрос, проведенный в сентябре 1956 года, показал, что 63% респондентов ожидали, что раскол продлится еще не более двух лет, а 65% считали, что правительство должно непрерывно требовать ускорения процесса его преодоления. Социал-демократы продолжали утверждать, что они держат в руках «ключи» к немедленному воссоединению – стоит им только прийти к власти и заявить о выходе из НАТО. (23 мая 1957 г. появился «Германский план СДПГ по достижению воссоединения и безопасности», согласно которому четыре державы должны были договориться об исключении обоих германских государств из соответствующих военных союзов). В этих условиях выступить с чем-то вроде декларации о безоговорочном признании границ по Одеру – Нейсе и по Эльбе – Верре и попытаться объяснить, что таков единственно возможный путь к воссоединению, хотя и далеко не быстрый, было бы для Аденауэра попросту политическим самоубийством. Можно, конечно, сказать, что он сам своей предшествующей политикой и пропагандой завел себя в такую западню, и это будет верно. Но это ничего не меняет в той характеристике сложившейся ситуации, которую очень точно определил И. Фошепот: «Советы, западные державы и Аденауэр – все были едины в том, что не следует делать ничего, что меняло бы существующее положение. Различие заключалось в том, что Советы это уже говорили вслух, а Аденауэр и западные державы именно ради сохранения статус-кво должны были публично подвергать его сомнению».

Но даже и в этой обстановке оставалось пространство для маневра. К сожалению, следует констатировать, что, в отличие от аденауэровских планов и зондажей, его реальные политические акции лишь сужали, если совсем не ликвидировали это пространство.

 Скачать реферат