Интеллектуальные программы на российском телевидении

Речь идет о своеобразной игре в высокое. Характерное отличие состоит в том, что в семейном ток-шоу ведущий обычно не занимает определенную позицию. Он указывает на допустимость разных решений проблемы, возможность каждой из позиций. Такие шоу проблематизируют «норму». Кроме того, они предполагают, что факт вынесения того или иного вопроса на обсуждение ведет, через разговор, к его решению. Выбо

р решения остается за участниками (зрителями), но в программе утверждается их множественность и то, что все ситуации в принципе имеют простое решение, которое можно вынести на уровне здравого смысла.

Ведущий «Культурной революции» может поддерживать один, а не другой голос, следуя в остальном той же логике обсуждения и вынесения решения на уровне здравого смысла. Проблема состоит в том, что ведущий - министр культуры. Знание «из его уст» априори легитимировано. «С кем его вообще можно сравнить? С Гордоном? Гордон сегодня - скорее слушатель, неофит, он узнает. Швыдкой же знает».[2] Как ведущий шоу он действительно знает наперед реакции и контролирует аудиторию. Но двойственность его позиции в том, что в отличие от ведущего семейного ток-шоу у него есть обязанность за пределами кадра эти проблемы решать.

Знание министра должно строиться не на уровне здравого смысла, а на основе профессионализма. Иным должен быть и уровень обсуждения проблемы, если она действительно актуальная. Кроме того, ведущий, как чиновник, имеет свои интересы и не может быть нейтральным.

Возможность выбора экспертов-непрофессионалов нормальна и обычна для ток-шоу: в семейных передачах в этом качестве часто выступают поп-персоны, озвучивающие разные позиции. Но для программы, которую ведет человек, принимающий решения на государственном уровне, обращение к сторонникам той или иной позиции, но не обязательно к профессионалам, выглядит странно. Или все происходящее, при имитации экспертного знания, легкий разговор, или желание популяризировать и лоббировать позицию, которую разделяет министр, или, нередко, некомпетентность приглашенного чиновника.

В результате создается ощущение симуляции открытости шоу: очевидно, что на самом деле решения - в том случае, если перед нами серьезная проблема, - принимаются по-иному, а зритель присутствует при постановке спектакля.

«Школа злословия»: «Гости ток-шоу - люди, сумевшие создать себе публичный имидж. Беседуя с гостем о его интересах, занятиях и мировоззрении, ведущие пытаются вывести своего собеседника за рамки стереотипа поведения, раскрыть в нем те стороны его натуры, которые, возможно, неизвестны даже ему самому».[3]

По своему устройству программа Татьяны Толстой и Дуни Смирновой делается «в пику» продукции массовой культуры (увиденной в негативном свете, как культуры тривиальной и антиинтеллектуальной) при внешнем нестарательном следовании формату ток-шоу. В рисованной заставке передачи ведущие, в виде змей с дудочками факиров, гипнотизируют кролика-гостя и потрошат содержимое его «карманов». Передача строится как беседа с «испытуемым» или, увиденная с позиции гостя, как его сражение с ведущими. Разговор перемежается врезками: кадрами «интеллектуальных посиделок за чаем», где ведущие обсуждают ход разговора в студии.

В программе заложен не озвученный вслух вопрос: каким образом побудить зрителей к саморефлексии? На каком языке имеет смысл для этого говорить? Сцены «злословия» за пределами студии подсказывают один из возможных ответов на этот вопрос: рефлексия («высокое») может быть подана в виде обыденного, привычного знания, как «перемывание косточек» гостя. Во время беседы зрителям предлагается подумать о том, что стоит за вербальными и визуальными клише, которыми пользуется тот или иной человек - политик, писатель, художник, музыкант, представитель «власти». Ведущие пытаются произвести своеобразную деконструкцию высказываний гостя, направляя его «от позы» к «откровенности». «Самое главное - не дать ему возможность уйти в профессиональный разговор […] Журналист теряется, начинает кивать, и все получается очень хорошо».[4] Эта откровенность тоже производится при помощи определенных приемов (суровость и даже резкость ведущих в начале беседы, работающие на имидж «острой» передачи, логически несвязные вопросы, заставляющие гостя «метаться», мягкое согласие ведущих и одобрение «раскрывшегося» гостя в конце встречи).

Основная сложность, с которой сталкиваются Татьяна Толстая и Дуня Смирнова: как избежать взгляда сверху вниз, позиции «себя как знающего» по отношению к гостю, к зрителям? Иногда программа воспроизводит ситуацию экзамена в школе. Ведущие оценивают интеллектуальную состоятельность и душевную открытость «испытуемого», вынося вердикт о его личных качествах и способностях, и подталкивают гостя (и зрителя) к приемлемым способам ведения разговора, не в последнюю очередь для того, чтобы он смог заслужить одобрение ведущих. Далеко не все гости «умеют разговаривать» - точно ставить слова или слышать со стороны собственные высказывания. И хотя нет сомнений в том, что обнаружение необразованности, косности мышления гостя и указание на штампы в его речи - «другим наука», все же порой трудно избавиться от ощущения интеллектуального превосходства ведущих, которое они иногда позволяют себе продемонстрировать (ощущение, которое усиливается от безмолвия слушателей, собранных в студии). Таким образом, экспертиза осуществляется интервьюерами.

В «Школе злословия» интересен сам язык интеллектуального разговора. Отчасти он складывается из иронических ремарок, из акцентированных штампов («поговорим о судьбах родины», «любите ли вы народ?»). Другая составляющая речи - такая простота, которая, по логике программы, возникает на определенном уровне образованности, начитанности, рефлексии. Простота и чувствительность в сочетании с иронией должны отсылать к «стилю общения интеллектуалов». «- Вы живете в Новых Черемушках? - Да, я живу в Новых Черемушках. - Принципиально? - Нет, жизнь так сложилась. - А хотите в центр? - Нет, уже не хочу… Уже не тот возраст…». Гостю адресуются вопросы, не дающие возможности уклониться от прямого ответа: «Вам это нравится? Не нравится?» В речи ведущих подчеркиваются переживания, эмоции, рефлексивные суждения как бы следуют за чувствами. Татьяна Толстая: «Есть один дом в Москве, один, который я обожаю, из новых. Мне кажется, что это не только красоты нечеловеческой дом, но просто каждый раз, когда я проезжаю мимо, то это верный способ исправить мне настроение - если оно подавленное, то я на него смотрю. И все во мне поет… Это очень красиво! - …Вам не нравится?»

Речь идет о своего рода здравом смысле «образованных людей». Ему должен соответствовать простой язык, где все называется «своими именами»: Дуня Смирнова: «Когда понастроили (в Москве) разных безобразий…» Александр Кузьмин: «Я так не говорил!» Дуня Смирнова: «Вы так не говорили, но я перевожу на наш человеческий язык… Петр I- это безобразие!».[5] Зрителей - как «думающих людей» - приглашают присоединиться к тем, кто разделяет знание об очевидной «неправильности» происходящего в российской культуре. Но эта очевидность идет рука об руку с беспомощностью что-либо изменить в общении с властью. Татьяна Толстая: «За Манежную площадь никого не прощу! Я умру и с того света буду распоряжаться, чтобы всем, кто с Манежной площадью шутки пошутил, чтобы им всем пути не было!».[6]

 Скачать реферат