Теоретическая мысль английской буржуазной революции XVII в.

Каждый элемент их существа мыслит, видит, слышит, чувствует, может принимать любой образ, увеличиваться и уменьшаться. Ангел в поэме рассуждает, что, может быть, придет такое время, когда и человек, подобно ангелам, превратится в чистую духовность. Бога нельзя видеть, по Мильтону. Христос есть "зримый образ незримого бога", т.е. тот вещественный символ, в который люди вложили абстракт

ное представление о божестве.

Так Мильтон, представитель уже послеренессансной культуры, пытается согласовать философское мышление нового времени с христианским учением. Пожалуй, и поэму свою он рассматривает как философствование в библейских образах. Знаменательны в этой связи слова Ангела, разъясняющего Адаму сущность вещей: "Высокие предметы облеку. в вещественные формы" (библейские символы, которыми пользуется Мильтон).

Мильтона вряд ли можно поставить на передний край науки и философии его времени. Он побывал в доме Галилея и беседовал с патриархом тогдашней науки, имя которого звучит и в стихах мильтоновской поэмы, но английский автор не уверовал в открытия итальянского ученого. Гелиоцентрическая система, созданная Коперником и принятая уже в XVI столетии многими передовыми умами Западной Европы, не убедила Мильтона, и, судя по его описаниям мироздания, поэт остался верен системе Птолемея, теории семи сфер, вращающихся вокруг земли. Ангел Рафаил в VIII песне поучает Адама: "Солнце ли восходит над землей, земля ли над солнцем - не утомляй себя этими вопросами. Наслаждайся жизнью и подругой своей, смиренно мудрствуй и не мечтай о других мирах".

Пуританский дух практицизма и трезвой умеренности пронизывает поэму Мильтона. Не раз звучат в ней призывы довольствоваться данным, не простирать желаний своих и умственных поисков далеко за пределы практических нужд, "не отравлять тихой и безмятежной жизни мучениями суетного любопытства".

Поэма Мильтона носит по преимуществу политический характер. Даже его философское, в духе Ренессанса, прославление Мироздания, Природы и ее венца Человека призвано обосновать политическую идею социального благоустройства человеческого общежития. Хотел того или не хотел поэт, но главным героем его произведения стал Сатана, олицетворяющий собой идею бунта. Он наполняет собой всю поэму, мы ни на минуту не остаемся без него. Он или сам присутствует на сцене или о нем говорят.

У поэта не нашлось достаточных красок для Бога, но палитра его обильна для Сатаны. Политический мыслитель может, излагая тщательно продуманную схему своей теории, скрыть от читателя свои подлинные симпатии и антипатии. Поэта выдают эмоции. Вся эмоциональная сфера его образов - эпитетов, метафор, сравнений - кричит, тащит читателя в ту сторону, куда иногда тайно влечется сердце поэта. Так случилось с Мильтоном.

Он не может скрыть тайного влечения к своему поверженному ангелу. Пусть, в угоду сюжету своей поэмы и христианской доктрине, он изображает его злым и мстительным и, повторяя библейский миф, вселяет его то в жабу, нашептывающую спящей Еве греховные вожделения, то в змея. Чаще все-таки он возвеличивает его грандиозную трагическую фигуру. Люцифер (несущий свет) - Сатана! Он бросает вокруг себя мрачные взоры, в них тоска и отчаяние, неутолимая ненависть и неукротимая гордыня. Бог разверз перед ним пустыню скорби и смерти, океан неугасимых огней, страну бедствий и вечных стонов, но гордое, непреклонное лицо Сатаны, опаленное небесной молнией, бесстрастно и полно презрения к победителю.

Мне ли трепетать перед тем, кто так недавно дрожал за свою власть, мне ли склонять перед ним свою голову, опускаться на колени, молить о пощаде! Пусть он, торжествуя, с упоением восторга пользуется беспредельной властью на небесах, я останусь вечным непримиримым врагом его с вечной жаждой мести!

Так говорит мильтоновский Сатана. И он прекрасен, этот падший ангел, в своем непокоренном величии. Очи его сверкают. Он подобен древним титанам, что когда-то колебали трон Юпитера. Вот он, огромный, парит, широко распахнув свои могучие крылья. Он прощается с небом. Отныне его царство - ад . "Прими, о бездна, своего нового владыку. Здесь я свободен".

Сатана повержен, но не уничтожен. Бог не смог отнять у него силы. Иногда он принимает облик Ангела: "Улыбка небесной юности заиграла на его лице, весь он заблистал красотой и нежностью, волнистые волосы кольцами разметались по плечам, легкие крылья, усеянные золотыми звездами, заиграли в лучах солнца".

Вот он сражается с архангелом Михаилом. Оба они будто два бога, решающие судьбу небес, как два солнца огромной величины, в то время как все вокруг них объято ужасом. Сатана, покрытый златою и адамантовой броней, гордо выступая, подобен башне. Он ранен. Из эфирного его существа вытекает пурпурная жидкость, подобная нектару. Постигал ли Мильтон, какую славицу он пел своему Сатане, какой восторг перед великой силой бунта и непокоренного мужества возбуждал он в своем читателе? Во всяком случае его читатели - Шамфор во Франции, Шелли в Англии, Белинский в России - увидели в его Сатане "апофеозу восстания против авторитета" (Белинский) 1.

Сатана в поэме не одинок. Его окружают тьмы и тьмы сподвижников, пошедших за ним и также низринутых Богом с небесных высей. Среди его приближенных языческие боги, Озирис и Изида, Мамон, Молох и др. Ближайший его помощник - Вельзевул. Повстанцы обсуждают свое положение. Выступают с трибун важные и красноречивые ораторы. Их слова и речи вызывают крики одобрения, рукоплескания. Все это напоминает бурные заседания английского парламента в годы революции. Торжественно встает со своего места Вельзевул. Его лицо озарено мудростью, оно дышит неутомимой ревностью об общем благе, благе отвергнутых небом сил. Все затихает при звуке его голоса. Он говорит о невозможности примирения с Богом.

Что может нам дать мир с небом? Темницы, цепи и лютые истязания.

Постигал ли Мильтон, что в хор падших ангелов он вплетал музыку революции?

Образ падшего бога не раз волновал воображение поэтов. Любопытно сравнить разные лики этих падших богов, начиная с древнегреческого Прометея и кончая Мефистофелем Гете. У немецкого поэта - это философская антитеза всякого положительного начала, второй элемент диалектического двуединства противоположностей. Как личность он лукав, хитер, скептичен. У него нет ненависти, ибо все слишком мелко, чтобы вызывать в нем негодование. Он полон презрения к ничтожеству мира и человека и способен разве что на иронический смех над всем и вся, над всеми великими истинами, волнующими ум человека, над его страстями, обуревающими его сердце, над поисками его и вожделениями, ибо перед вечностью все - суета сует. Он смеется над идеей созидания:

Зачем же созидать? - Один ответ,

Чтоб созданное все сводить на нет.

(Перевод Б. Пастернака)

Смеется над страхом смерти у человека, ибо в его глазах жизнь и смерть - суета:

Конец! А было ли начало? Могло ли быть? Лишь видимость мелькала.

(Перевод Б. Пастернака)

Он не страдает. Его холодному, опустошенному сознанию недоступно даже отчаяние. Он приемлет мир таким, каков он есть, презирая его и в полном убеждении, что исправить его нельзя, да и ни к чему (см. с.567).

 Скачать реферат