Образ эмигранта в прозе Г. Газданова

Вот как он рассказывает об этом в романе «Вечер у Клэр»: «Сначала умерла моя старшая сестра, смерть последовала после операции желудка от не вовремя принятой ванны. Потом, несколько лет спустя, умер отец, и наконец, во время великой войны, моя младшая сестра, девятилетней девочкой скончалась от молниеносной скарлатины, проболев всего два. Мы с матерью остались вдвоем. Она жила довольно уединенн

о; я был предоставлен самому себе и рос на свободе. Она не могла забыть утрат, обрушившихся на нее так внезапно, и долгие годы проводила, как заколдованная, еще более молчаливая и неподвижная, чем раньше». Газданов скажет далее: «Позже моя мать стала мне как-то ближе, и я узнал необыкновенную силу ее любви к памяти отца и сестер, и ее грустную любовь ко мне».[13]

В 1912 году Газданов поступил в гимназию в Харькове, где и проучился до 1919 года, - с перерывом на год, который он провел в Полтавском кадетском корпусе.

Во время летних каникул гимназист Газданов приезжал во Владикавказ и жил в доме своего деда, где жизнь шла по привычной колее сложившегося издревле уклада, казалось неподвластной времени и полной простого, но притягательного смысла. Однако Гайто уже не мог понять ее глубиной сути, как не понимал и языка, на котором говорили дедовы домочадцы, языка, родного ему по рождению, но утраченного, далекого теперь и невозвратимого.

В 1930 году Газданов писал Горькому: «Я плохо и мало знаю Россию, т.к. уехал оттуда, когда мне было шестнадцать лет, немного больше; но Россия моя Родина, и ни на каком другом языке, кроме русского, я не могу и не хочу писать».[14]

Он в совершенстве владел французским и мог, наверное, подобно Набокову, попробовать свои силы в инонациональной литературе, но не сделал этого, оставшись русским писателем и выбрав из двух имен осетинское Гайто.

Канун и начало революционной эпохи пришлись на время, когда Гайто учился 5-7 классах гимназии. Летом 1919 года, уезжая на Кавказ, он уже решил бросить гимназию и отправиться воевать. Было ему пятнадцать с половиной лет. Насколько можно судить, Гайто и тогда, как и всю оставшуюся жизнь, был далек от романтики. В своем первом автобиографическом романе «Вечер у Клэр» он описал это время: «Мысль о том, проиграют или выиграют войну добровольцы, меня не интересовала. Я хотел знать, что такое война, это было все тем же стремлением к новому и неизвестному. Я поступил в белую армию потому, что находился на ее территории, потому что так было принято; и если бы в те времена Кисловодск был занят Красными войсками, я поступил бы, наверное, в Красную армию».[15]

Свое решение Гайто доверил любимому дяде, драгунскому ротмистру Габла Газданову, который в романе назван «дядей Виталием». В уста «дяди Виталия» вложены, несомненно, и позднейшие оценки самого писателя. Дядя выразил племяннику неодобрение. «Россия, - говорил он, - вступает в полосу крестьянского этапа в истории, сила – в мужике, а мужик служит в Красной армии. У белых, по презрительному замечанию Виталия, не было даже военного романтизма; белая армия, это армия мещанская и полуинтеллигентская. В ней служат кокаинисты, сумасшедшие, кавалеристские офицеры, жеманные, как кокотки, - резко говорил Виталий, - неудачные карьеристы и фельдфебели в генеральских чинах». И, наконец, общий вывод, сделанный «дядей Виталием»: «Правда на стороне красных».[16] Племянника ему переубедить не удалось. В романе читаем: «Я ответил, что все-таки пойду воевать за белых, так как они побеждаемые».[17]

Из Кисловодска Гайто вернулся в Харьков, чтобы попрощаться с матерью. «Мой отъезд был для нее ударом. Она просила меня остаться; и нужна была вся жестокость моих шестнадцати лет, чтобы оставить мать одну и идти воевать, - без убеждения, без энтузиазма, исключительно из желания вдруг увидеть и понять на войне такие новые вещи, которые быть может, переродят меня».[18]

Он был определен служить на бронепоезд, а через год, в ноябре 1920 года, вместе с остатками разбитой армии Врангеля уехал за границу. В Турции он около года провел в военном лагере, из которого бежал в Стамбул, где неожиданно нашел свою двоюродную сестру, балерину Аврору Газданову, она уехала из России еще до революции; ее помощь позволила Гайто поступить в русскую гимназию, которая формировалась в Стамбуле, была перемещена в Болгарию и открыла занятия в апреле 1922 года в городе Шумене. В 1923 году, пройдя курс восьмого класса, Гайто получил аттестат о среднем образовании и отправился в Париж.

Газданову было суждено провести около двадцати лет своей жизни ночным таксистом в Париже. Но прежде, чем он стал заниматься этой «профессией», считавшейся в тех обстоятельствах относительно «удобной», даже «аристократической», ему пришлось попробовать и другие занятия: самой первой стала в ноябре 1923 года работа на загрузке и разгрузке барж в Сан-Дени, где ему приходилось в течение восьми часов ежедневно носить шестипудовые мешки. Он выдержал лишь две недели такой жизни, на самом дне общества. Но побег из Сан-Дени не был легким. Его очередная работа зимой 1923-24 вновь вернула его в тот же самый пораженный нищетой рабочий пригород Парижа, на этот раз для того, чтобы мыть локомотивы.

Зимой 1925-26 гг. Газданов достиг глубины своего падения, когда ему пришлось вести жизнь клошара. Она продолжалась три месяца. Он спал на тротуарах и станциях подземки. Его кавказская гордость удерживала от обращения за помощью или от просьбы остаться на ночь у кого-то из друзей. После жизни бездомного бродяги он работал на автомобильном заводе Ситроен и оставался там сварщиком достаточно долго. Эта работа не требовала больших физических усилий, однако он немедленно оставил ее, как только заметил, что начинает хуже слышать. Он написал о некоторых эпизодах своей заводской жизни сорок лет спустя, в 60-е годы, в некоторых неопубликованных «Заметках из записной книжки писателя», но наиболее общее описание содержится в «Ночных дорогах», написанных в конце 30-х годов.

В той степени, в какой он был «русским иностранцем» среди солдат-крестьян во время Гражданской войны, он осознает свое отличие от настоящего рабочего класса. Он осознает это, потому что живет среди них, живет их жизнью – и делает это не из любопытства или сострадания «на время» - но потому, что у него нет другого выбора. И поскольку его собственная жизнь оказалась запертой той же настоящей безысходностью, он начинает видеть и другую сторону медали: что рабочий класс, идеализируемый интеллигенцией, на самом деле груб и примитивен; что он не видит, как или ради чего может быть изменена существующая система. И все же, хотя дух едва теплился в них, они остаются людьми, нередко более честными и более счастливыми, чем многие, принадлежащие к другим социальным классам.

Газданов был вынужден стать одним из них. Являясь одним из них, он может стать выше самодовольного сочувствия, проявляемого к ним чужаками, он имеет право критиковать их, показывать их такими, какими они действительно являются.

Были и другие вещи, которые пришлось испытать. Некоторое время он преподавал русский язык французам и французский язык русским. Однако он никогда не писал по-французски. Однажды он сделал такую попытку, но ему не удалось продвинуться дальше первого предложения. Для того чтобы писать прозу, в особенности же такого рода как его, необходимо, чтобы язык был в крове, на уровне подсознания, необходимо «чувствовать» слова, все их эмоциональное и стилистическое значение, необходимо владеть им с самого детства, чтобы ум и сердце развивались благодаря именно языковому посредству. Можно создавать литературу на иностранном языке, как это делал Набоков, но не ту глубоко эмоциональную прозу о «движениях душе», которая выходила из - под пера Газданова.

 Скачать реферат