Философская лексика в поэзии Бродского

Еще одним приемом создания иронического смысла на уровне лексики является макороническая речь. В стихотворении "Два голоса в резервуаре":

"Я есть антифонист и антифауст

Их либе жизнь и обожаю хаос.

Их бин хотеть, лепоссе официрен,

деле дайтн цум Фауст коротко штацирен".

Макороническая речь подчеркивает не только национальную принадлежность Фауста, и созда

ет образ ученого, обуреваемого иссушающей интеллигентской жаждой знания ради знания, исповедующего неприемлемую для Бродского человеконенавистническую философию.

Одно из самых любимых Бродским стихотворение "Я входил вместо дикого зверя в клетку" является ярким образцом полилексичности. В нем сближаются далеко отстоящие друг от друга словарные пласты - лагерный словарь (барак, конвой); тюремный сленг (кликуха); пафос (благодарность и солидарность); простонародные выражения (слонялся, сызнова, жрал), ненормативные формы (только - в женском роде) и книжная лексика (озирал, вскормили). Это свидетельствует, что поэт прекрасно владеет не только высоким поэтическим словом, но и его антиподом - языком улицы, шокирующим лексиконом социальных низов.

Способы изображения Бродским лирического героя. Фрагментарность изображения (синекдоха, метонимия)

Присутствие автора в лирике поэтически замаскировано. Но если проанализировать средства изображения созданного Бродским субъекта, то можно обнаружить, что основной принцип построения образа лирического героя размещается на пересечении нескольких уровней - эстетического поэтического, тематического и концептуального.

Что же лежит в основе лирического героя Бродского?

Лиризм Бродскому чужд. В его произведениях отсутствует эмоциональный отклик на мельчайшие события душевной или внешней жизни - то, что, по мнению критиков, определяет лицо лирика.

Другая черта, важная для понимания образа лирического героя - это сложность восприятия мира Бродским, необычное поэтическое мышление, которое вбирает в себя огромное количество сигналов извне. Это очень сложное видение человека, который наблюдает действительность одновременно в самых разных ракурсах, учитывает ассоциации словесные, культурные, пользуется игрой слов. Для него это не игра, но именно способ восприятия действительности. Отсюда происходит такой сложнейший, разветвленный синтаксис с бесконечными переносами, интонационная интенсивность, изощренность и пестрота его языка, огромное количество смысловых завитушек, то, что можно было бы назвать барочностью его языка. И это сложность восприятия мира придает новое звучание стихотворному произведению. "Редко кто добивается такого эффекта в стихах. Это обычно считалось достоянием прозы. Характерно: то, что всегда было привилегией прозы, оказалось у Бродского чуть ли не основным поэтическим качеством".

Все это помогает Бродскому создать образ лирического героя, человека, который находится среди вещей, звуков, вспышек, игры света и тени, передать его внутреннюю оцепенелость посреди мелькающего и невероятно сложного мира. Например, в поэме "Колыбельная Трескового Мыса" описаны жаркая ночь и сидящий в темноте человек. Он все воспринимает, он слышит звуки музыки, он видит полосы света, различает огромное множество деталей, вызывающих, в свою очередь, воспоминания еще о чем-то, а сам он оцепенел, окоченел, посреди всего этого: ничего важного уже случиться не может, все способное вызывать радость или причинять боль, уже позади. Герой не хочет огладываться, вспоминать:

"И уже ничего не снится, что меньше быть,

Реже сбываться, не засорять

Времени. ("Как давно я топчу…")

Мотив смертности и бренности бытия отразился и на форме самого лирического героя - это безымянный человек, он фрагментарен и анонимен, в описании этот эффект достигается определенной системой снижений: "человек в плаще", "человек на веранде, с обмотанным полотенцем горлом"; "человек размышляет о собственной жизни, как ночь о лампе"; "сидящего на веранде человека в коричневом"; "человек в костюме, побитом молью"; человек, которому больше не в чем и - главное - некому признаваться"; "человек отличается только степенью отчаяния от самого себя".

Многие описания построены на устойчивом слиянии безвидности, анонимности и конкретной прозаической детали, иногда нарочито грубой: "Человек - только автор сжатого кулака"; "Прохожий с мятым лицом"; "Все равно на какую букву себя послать, человека всегда настигает его же храп".

При создании лирического субъекта Бродский пользуется двумя полюсами - "новый Данте" и безымянный человек, который, хлебнув "изгнаннической каши", "выживает как фиш на песке", между которыми располагается огромное количество тропов, парафраз и сравнений, замещающих лирический субъект:

"Духота.

Даже тень на стене, уж на что слаба

повторяет движение руки, утирающей пот со лба.

запах старого тела острей, чем его очертанья.

Трезвость

Мысль снижается.

Мозг в суповой кости тает.

И некому навести

Взгляда на резкость".

Здесь анонимность достигается фрагментарностью изображения лирического героя, а именно: синекдохой, метонимией: рука, лоб, тело, мысль, мозг. Как в анатомическом театре от тела отделены, отвержены, отчуждены мышцы, жилы, гортань, сердце, мозг, глаза: "униженный разлукой мозг"; глаз, засоренный горизонтом, плачет"; "одичавшее сердце бьется еще за два"; "Вдали рука на подоконнике деревенеет. Дубовый лоск покрывает костяшки суставов. Мозг бьется, как льдинка о край стакана".

Описание Бродским лирического субъекта - своеобразный поэтический автопортрет. Создание Бродским автопортрета подчинено важному для него эстетическому принципу отстранения, который есть "не просто еще одна граница, а выход за пределы границы":

"Что, в сущности, и есть автопортрет.

Шаг в сторону от собственного тела.

Итак, автопортрет:

Способность не страшиться процедуры

небытия - как формы своего

отсутствия, списав его с натуры".

Принцип отстраняющей дистанции в описании автопортрета преломляется новым углом зрения, новым взглядом - "с точки зрения времени", что например, помогает Бродскому надеть маски некоторых мифических и исторических личностей: "современный Орфей", "безвестный Гефест", Тезей, Эней, Одиссей, "новый Гоголь", "Новый Данте".

Мастер контрастов и парадоксов, Бродский примеряет к себе не только тунику Орфея и мантию Данте, но и "костюм шута: "я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов второсортной державы", "я, певец дребедени, лишних мыслей, ломаных линий". Это уже не "слепок с горестного дара", а автопортрет, нарисованный в "ироническом ключе", далеко не лестный и выход за пределы поэтической традиции: "Я пасынок державы дикой с разбитой мордой"; "усталый раб - из той породы, что зрим все чаще"; "отщепенец, стервец, вне закона". Детали внешней характеристики автопортрета банальны, уничижительны, антиромантичны:

 Скачать реферат