Изучение бытования традиционных высказываний в произведениях русской литературы на примере повестей И.С. Шмелева

Повествование в «Лете Господнем» и «Богомолье» ведется от первого лица. Своеобразие стиля Шмелева связано с обращением писателя к сказу, мастером которого он был. Сказ предполагает имитацию устного, обычно социально-характерного монолога, имеющего конкретного или абстрактного слушателя. Автобиографические повести строятся как возможный рассказ ребенка, в которого перевоплощается взрослый повест

вователь. Это перевоплощение мотивированно идейно-эстетическим содержанием: автору важен чистый детский голос, раскрывающий целостную детскую душу в свободной и радостной любви и вере. Сказ строится на концентрации сигналов разговорной речи, при этом снимается граница между стилизуемой детской речью и речью народной, к богатствам которой обращается писатель. Одновременно подчеркивается «устность» рассказа, сигналом которой часто служит особая графическая форма слова, воспроизводящая удлинение звука или членение слова, отражающее интонационные особенности эмоционально окрашенной речи: «Сколька-а? А вот, Панкратыч… - говорит он с запинкой, поекивает, - та-ак, кипит… х-роший народ попался» (Шмелев, 1996, 167).

«Своеобразие повествования состоит в том, – читаем в статье Н.А. Николиной «Поэтика повести И.С. Шмелева “Лето Господне” (1994), – что в нем сочетаются элементы двух типов сказа: “детского” сказа и сказа взрослого повествователя, который обращается к конкретному адресату: “Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну, что же… Не поймешь чего – подскажет сердце”. Рассказ «Рождество», например, строится как сказ с пропущенными репликами и вопросами воображаемого собеседника. Повествование, таким образом, неоднородно: при доминирующей в целом точке зрения маленького героя ряд контекстов организован “голосом” взрослого рассказчика. Это прежде всего зачины глав, лирические отступления в центре их, концовки, т.е. сильные позиции текста. Они объединяются мотивом памяти и включают лексические единицы с этим семантическим компонентом: “Но что я помню? . Помню струящиеся столбы, витые, сверкающие как бриллианты…” (из главы “Ледяной дом”); “Доселе вижу, из дали лет, кирпичные своды, в инее, черные крынки с молоком… слышу запах сырости” (глава “Покров”). Контексты, организованные точкой зрения маленького героя, и воспоминания взрослого повествователя разделены во времени (образ «дали лет», взаимодействующий с образом воспоминания-сна, часто повторяется в повести). Их чередование, сопоставление или наложение создают в тексте лирическое напряжение и определяют сочетание разных стилистических средств» (Николина, 1994, 5, 72).

Характерной особенностью стиля повестей является расширение (по сравнению с другими автобиографическими произведениями) сигналов припоминания. Традиционные помню, как теперь вижу дополняются сигналами, связанными с различными сферами чувственного восприятия: это прежде всего глагол слышу, вводящий описание звуков или запахов. Воспоминания о детстве – это воспоминания о быте старой патриархальной Москвы и – шире – России, обладающие силой обобщения. В то же время сказ от лица ребенка передает его впечатления от каждого нового момента бытия, воспринимаемом в звуке, цвете, запахах. Это определяет особую роль цветовой и звуковой лексики, слов, характеризующих запах и цвет. Мир, окружающий героя, рисуется как мир, несущий в себе всю полноту и красоту земного бытия, мир ярких красок, чистых звуков, волнующих запахов: «Народу мало, несут пасхи и куличи в картонках. В зале обои розовые – от солнца, оно заходит. В комнатах – пунцовые лампадки, пасхальные: в Рождество были голубые? Лежат громадные куличи, прикрытые розовой кисейкой, - остывают. Пахнет от них сладким, теплым, душистым» (Шмелев, 1996, 64). Богатство речевых средств, передающих разнообразные чувственные ощущения, взаимодействуют с богатством бытовых деталей, воссоздающих образ старой Москвы. Развернутые описания рынка, обедов и московских застолий с подробнейшим перечислением блюд показывают не только изобилие, но и красоту уклада русской жизни: «Блины с припеком. За ними заливное, опять блины, уже с двойным припеком. Лещ необыкновенной величины, с грибками, с кашкой… наважка семивершковая, с белозерским снетком в сухариках, политая грибной сметанкой… блины молочные, легкие блинцы… еще разварная рыба с икрой судачьей… желе апельсиновое, пломбир миндальный – ванильный…» (Шмелев, 1996, 155).

Детальные характеристики бытовых реалий, служащие средством изображения национального уклада, сочетаются в тексте с описанием Москвы, которая неизменно рисуется в единстве прошлого и настоящего. Граница между прошлым и настоящем разрушается, и личная память повествователя сливается с памятью исторической, преодолевая ограниченность отдельной человеческой жизни: «Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это — мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы . и дымные облачка за ними, и эта моя река, и полыньи, в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов . — были во мне всегда. И все я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром, — я знаю. И щели стенах — знаю. Я глядел из-за стен . когда? И дым пожаров, и крики, и набат . — все помню! Бунты и топоры, и плахи, и молебны . — все мнится былью моей былью . — будто во сне забытом» (там же, 40).

Характеризуя изобразительное мастерство писателя, Н.А. Николина в своей работе выделяет следующие речевые средства, используемые Шмелевым в автобиографических повестях:

- сложные эпитеты: радостно-голубой, бледно-огнистый, розовато-пшеничный, пышно-тугой, прохладно-душистый;

- метонимические наречия, одновременно указывающие и на признак предмета, и на признак признака: закуски сочно блестят, крупно желтеет ромашка, пахнет священным кипарисом, льдисто края сияют;

- синонимические и антонимические объединения и ассоциативные сближения: скрип-хруст, негаданность-нежданность, льется-шипит, режет-скрежещет, льется-мерцает, свежие-белые и др.

«Последние единицы, характерные для народно-поэтической речи, – отличительная черта стиля писателя. В подобные объединения, отражающие присущую всему тексту устойчивую направленность одного слова на другое и определяющие ритм произведения, вступают слова разных частей речи и различной семантики: кресты-медальки, алый-сахарный, играет-сверкает, спит-храпит, хорошо-уютно. Особенно часто используются глагольные сближения: пропоют-прославят, протрубить-поздравить, колышется-плывет, потрескивает-стрекает, горит-чадит и др. В результате структурно-семантической спаянности компонентов таких сочетаний возникает обобщенное значение интенсивности действия, при этом тавтология и градация семантических признаков могут дополнятся отношениями более сложного характера, например, отношениями обусловленности: вспыхивает-слепит, стаяло-подсушило и т.д. Отмеченные словосочетания, присущие языку фольклора, дополняются столь же регулярными повторами, выполняющими в тексте усилительно-выделительную функцию: «Слышно, как капает, булькает скучно-скучно; И выходят серебряные священники, много-много; И ви-жу… зеленым-зеленый свет!» (Николина, 1994, 5, 73 – 74).

 Скачать реферат