Античные (библейские) аллюзии в современной английской литературе

Классические цитаты и образы, являясь неким «аккомпанементом», делающим «мелодию» всего сочинения более выразительной, поддерживающим ее, не должны обладать самостоятельной ценностью. Однако порой начинает казаться, что основная мысль, основная «мелодия» «Увещевания» растворяется в «аккомпанирующих» ей «языческих стереотипах». Так, при чтении одной из последних глав этого сочинения создается вп

ечатление, что христианские «вакхические мистерии» (120, 2), «Господь — иерофант, отмечающий посвященного печатью» (120, 1) и т.п. заслоняют собой живую плоть христианства; что образы мешают увидеть то, образами чего они являются. Отметим, что Жан Пепен, говоря о риторическом использовании языка мистерий христианскими авторами, ссылается прежде всего на указанные места из «Увещевания» Климента (Pйpin 1986: Р. 20).

Должны ли мы говорить о том, что в этом произведении инородные ему клише и штампы вытеснили библейскую суть? Думается, что нет. Во-первых, христианство в своей материальной составляющей являлось «естественным продуктом эллинистической культуры» (Бычков 1995: 21) с ее мистериями и философскими прозрениями. Следовательно, используемые для объяснения эллинам христианских таинств (Rahner 1957: 47) «мистериальные» и платоновские образы в «Увещевании» не могут рассматриваться как нечто чуждое его содержанию.

Во-вторых, Климент, очевидно, хотел, чтобы у читателей создалось представление, что он ведет речь не о чем-то совершенно новом и чуждом, а просто о лучшем. Привычные образы не перегружают текст «Увещевания», как не перегружали они тексты языческих последователей Платона. «Классические» метафоры, заимствованные у великого философа, и платоновские реминисценции не загораживают христианство Климента: оно само было достаточно эллинизированным, чтобы облечься в философские одежды. Заимствованные из «Федра» слова и выражения не заглушают мелодию, а делают ее знакомой.

В-третьих, едва ли уместно говорить о клише, а тем более штампах, применительно к широко известным платоновским высказываниям, которые, хотя и могут быть охарактеризованы как «готовые, воспроизводимые единицы языка», однако не являются «готовым образцом, которому слепо следуют» (Солнцева-Накова 2003: 118). По словам Е.В.Афонасина, «Климент часто цитирует по памяти», вообще «цитируя тот или иной текст, позднеантичные авторы <…> не ставили перед собой цель сохранить для последующих поколений фрагменты цитируемых ими авторов. Каждый из них решал свою задачу и цитировал вполне в согласии с бытующей в то время практикой» (Афонасин 2003: 31 и 55). Таким образом, следование Климента Платону было не «слепым», а достаточно вольным.

В заключение отметим, что в «Увещевании» Климента можно обнаружить элементы библиотерапии — «одного из методов психотерапевтической коммуникации, в котором для суггестивного воздействия на пациента (в нашем случае — на язычника. — Прим. мое. А.Б.) с целью изменить его точку зрения, настроение используются языковые средства и свойства, созданных ранее другими авторами и с другими целями художественных поэтических и прозаических произведений» (Чернявская 2003: 227)[6].

Глава 2 Новое религиозное сознание и библейские аллюзии в современной английской литературе

2.1 Библейские аллюзии и образ Саймона в романе Уильяма Голдинга «Повелитель мух»

Уильям Голдинг на протяжении всего своего творчества размышлял над проблемами добра и зла, человеческой природы, бытия Бога. Все эти вечные вопросы заключались им в форму философско-аллегорических романов, полных библейских мотивов и образов. Особое место в наследии Голдинга занимает самый известный его роман «Повелитель мух». Одним из центральных в книге является образ Саймона, в котором воплотились представления писателя о любви, сострадании и жертвенности.

Скрытое сопоставление с апостолом присутствует уже на уровне имени героя. «Саймон» («Симон») — имя одного из двенадцати апостолов, который был призван Христом и которому Господь дал новое имя — Петр (Ин. 1:42). Иисус нарекает Симона Петром, это имя означает «камень», на этом «камне» Христос задумывает основать Свою Церковь. В романе Голдинга Саймон превращает джунгли в церковь: «Они… остановились, с любопытством рассматривая кусты вокруг. Саймон заговорил первый[7]:

— Как свечи. Кусты в свечах. Это такие почки.

Кусты были темные, вечнозеленые, сильно пахли и тянули вверх, к свету, зеленые восковые свечи». Саймону не случайно приходит на ум такое сравнение: он был певчим церковного хора, скорее всего, католической церкви, где во время богослужения зажигается множество свечей. Описание зеленых свечек в тексте встречается каждый раз, когда Саймон уходит в джунгли, чтобы побыть одному. По христианским представлениям свеча — символ души человеческой перед Богом. И быть может, упоминание о зеленых свечках предназначено дать нам понять, что он уединяется для молитвы.

Для Голдинга характерно, что Симон Петр, чье имя носит его герой, являет собой не только пример святости, но и грешного человека. Именно он трижды прилюдно отрекается от Христа (Мф. 26:34). Возможно, потому, что его образе показана борьба двух начал в природе человеческой — грешной и нравственно-духовной, отвергающей зло — Голдинг дает его имя своему любимому герою.

Не только имя, но и внешность Саймона значима. Он похож на традиционный образ Иисуса Христа: он аскетичного телосложения, ходит босиком, у него длинные темные волосы, худое острое лицо с широким низким лбом и сияющие, притягивающие внимание глаза.

С библейскими святыми Саймона роднит способность пророчествовать. В момент отчаяния Ральфа Саймон предсказывает ему, что тот вернется домой: «Ты еще вернешься, вот увидишь. <…> Просто я чувствую — ты обязательно вернешься». Себя Саймон не включает в это пророчество, очевидно, подобно Христу, предвидя скорую смерть (Мф.20:17–19)[8].

В знаковом эпизоде 4 главы («Длинные волосы, раскрашенные лица») Голдинг, указывает на аналогию, которую можно провести между Саймоном и Иисусом Христом: «На вершине горы крылато кружили и бились, раздирая Саймона, страсти». В переводе игра слов отчасти теряется, поэтому обратимся к подлиннику: «Passions beat about Simon on the mountaintop with awful wings». Смысловое сочетание глагола с предлогом «beat about» имеет значение «метаться, биться», но за ним следует выражение «with awful wings», буквально — «с чудовищными крыльями». И тут возникает другой образ — будто над Саймоном кружит черный ангел, и участь героя уже предрешена.

В указанном предложении писатель употребляет слово «passions», которое в единственном числе имеет семантику «страсть», «взрыв чувств», «сильное душевное волнение». Но в контексте данное слово употреблено во множественном числе, а в этой форме имеет два дополнительных значения: «Страсти Господни» (то есть муки Христа на кресте и непосредственно связанные с этим события, рассказ о них или их воспроизведение в церкви во время Страстной недели) и «история жизни того или иного мученика». Сопоставление перевода и текста в подлиннике говорит об игре слов: тут скрыты и сравнение Саймона с Христом, и намек на то, что события на острове приобретают характер инсценировки Страстей Господних, где Саймону отведена главная роль Спасителя; и намек на мученический характер его жизни и смерти.

 Скачать реферат