Сквозные мотивы в рассказах Даниила Хармса

Проверим эту гипотезу анализом самих "Случаев".

В 1936 году Хармс написал рассказ "О том, как рассыпался один человек":

Эх люблю грудастых баб, мне нравится как от них пахнет, - сказав это он стал увеличиваться в росте и, достигнув потолка, рассыпался на тысячу маленьких шариков.

Пришел дворник Пантелей, собрал эти шарики на совок, на который он собирал обычно ло

шадиный навоз, и унес эти шарики куда-то на задний двор".

Шарик у Хармса - знак полной автономии. Из шариков не могут состоять тела, потому что шарики в тело не складываются. Означающие соединяются в цепочки, в которых их предъявление отсылает к пустоте, невозможности означаемого (тела). Пустота обозначается через автономию означающих.

Мир текстов Хармса строится на чередовании предъявления означающих и провалов, явление и исчезновение совершенно здесь нерасторжимы. "Оптический обман" - типичный пример такого чередования - явление есть и его нет.

Исходя из этих посылок, можно высказать следующую гипотезу о культурно-историческом смысле "Случаев" Хармса: абсурдистские новеллы и пьески, выступая как аллегории письма, осуществляют наиболее радикальную деконструкцию идеи письма как "Узла Вселенной" - или, иначе говоря, модернистской философии творчества. Само письмо при таком взгляде становится в свою очередь аллегорией хаоса, смерти субъекта и исторической катастрофы - тем самым оно стирает само себя и взрывает представление о значимом центре картины мира.

Глава 7. Время и смерть

Временное (жизнь) у Хармса противопоставлена вневременному, как ложное истинному (как уже отмечалось выше, это выражено оппозицией двух типов времени, линейного и нелинейного); поэтому "жизнь и не может давать ответы, а искать их следует в смерти"

Необходимо отметить, что смерть выходит в своем значении за рамки, установленные человеческим сознанием; она больше чем просто конец жизни. Поэтому, несмотря на частое сопряжение с мотивом старости, тема смерти не равна ему и имеет дуалистичный характер 20 (как тема сна и категория чуда).

Во-первых, как сакральная категория, и тем самым, сопричастная совершенным предметам и нелинейному времени. В сцене "Всестороннее исследование" <июнь 1937>: "Умер, не найдя на земле ответов на свои вопросы. Да, мы, врачи, должны всесторонне исследовать явление смерти" (4; 124). Или же в тексте "На кровати метался полупрозрачный юноша…" <1940> говоря о состоянии героя доктор произносит: "Ваше положение таково, < . > что понять вам его невозможно" (1; 156). Кроме того, там есть указание на то, что смерть - лишь переход от одного мира к другому - "Лодки плывут" (155). Причем в отвергнутом варианте этого текста есть следующий диалог:

"- Я не могу дать вам руки, - сказал юноша.

Кому вы не можете дать руки? - спросил врач.

Вам, - сказал юноша.

Почему? - спросил врач.

Зачем вы спрашиваете? - сказал юноша. - "Вы же знаете, что вы стоите на берегу, а я уже на лодке далеко отплыл в море" (459).

Широко известный сюжет, переправы как смерти усугубляется перекрестной точной псевдорифмой (сказал юноша - спросил врач - сказал юноша - спросил врач), подчеркивающей "мерность" развивающихся событий (волн качающих лодку). Примечательно, что в последней редакции вопрос о смерти задает юноша - "я умираю?" (там же) и просит лодку (находясь на этом берегу, он не может адекватно оценить свое положение).

Во-вторых, смерть может присутствовать в тексте в одном ряду с бытовыми деталями. В этом случае снимается сакральная значимость, смерть приравнивается к походу в магазин (ср. "Что теперь продают в магазинах" <август 1936>), приобретает характер бытового происшествия.

В рассказе "Грязная личность" <ноябрь 1937> даны две смерти (убийства), повторяющиеся на уровне деталей. Происходит некоторая псевдоритуализация (именно за счет такого воспроизведения уже однажды совершенных действий), которая в силу своей ложности, утверждает смерть как незначительное бытовое происшествие. Явление псевдоритуализации, как нам кажется, имеет большое значение для понимания творчества Д.И. Хармса, особенно, для такой категории как время (противопоставленность линейного и нелинейного времени по признаку правдоподобия/истинности).

"Грязная личность" имеет следующую структуру:

1. "Сенька стукнул Федьку по морде и спрятался под комод.

2. Кончилось тем, что к Федьке подошел Николай, стукнул его по морде и спрятался под шкап.

Федька достал кочергой Сеньку из-под комода и оторвал ему правое ухо. Федька достал Николая из-под шкапа кочергой и разорвал ему рот.

Сенька < . > с оторванным ухом в руках побежал к соседям. Но Федька догнал Сеньку и двинул сахарницей по голове. Николай с разорванным ртом побежал к соседям, но Федька догнал его и ударил пивной кружкой.

Сенька упал и кажется умер. Николай упал и умер.

Тогда Федька уложил все вещи в чемодан 21 и уехал во Владивосток." А Федька собрал свои вещи и уехал из Владивостока…" (127-129)

Детальное совпадение двух убийств и графическое окончание текста <-----> указывают на возможное продолжение повествования за счет "нанизывания " подобных ситуаций до бесконечности. Отрицание линейного времени героем - "отнимал < . > у детей деньги, подставлял старикам подножку и пугал старух" (128) - и стремление к нелинейному (проявляющееся как умертвление - очевидно, самопародия) втягивают Федьку в бесконечную цепь повторяющихся событий (квазиальтернатива вечности, символом которой является круг).

Если в "Грязной личности" цепь убийств представлена в потенциале, то в "Реабилитации" <июнь 1941> она развернута в целостную картину (шесть смертей в пространстве одного небольшого текста). Причем, если первое хоть как-то мотивировано: "Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу" (160). Последующие не имеют никакой причины: "А Андрюшу я убил просто по инерции" (там же), и, в то же время, являются закономерным продолжением предыдущих. Происходит своеобразное "накручивание" убийств (и каждое последующее еще более жестоко и абсурдно) и параллельное "раскручивание" (отрицание/оправдание) предъявляемых обвинений: "Меня обвиняют в кровожадности, говорят, я пил кровь, но это не верно, я подлизывал кровяные лужи и пятна; это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы пустячного преступления."

Отрицая свою виновность, герой "Реабилитации", тем самым, претендует на единоличное владение истиной. По сути дела, этот рассказ представляет собой речь обвиняемого. Читатель, невольно вынужден сам выстраивать реальный ход событий, достоверность и значимость которого может быть опровергнута и опровергается главным действующим лицом. Убийство имеет семисеологическое значение преступления; испражнение на трупы - кощунство и прочее утверждаются как "потребность естественная, а, следовательно, и отнюдь не преступная" (161). Выстраивается новая культурная знаковая система, опирающаяся на личность главного героя.А. А. Кобринский говорит о характеризующей этот рассказ "Логике уверенного в своей власти и безнаказанности преступника < . >, которая отчасти выходит за рамки литературы и искусства" [22; 29].

 Скачать реферат