Драматургия А.П. Чехова

Чехов больше, чем кто-либо другой из русских писателей заслуживает звание «учителя жизни». Он не проповедовал, не призывал ни к опрощению, ни к молитве, ни к покаянию, и его произведения даже долгое время подвергались нападкам за безразличие к общественным проблемам, отсутствие идеалов и т.п., но именно в его творчестве читатель находит ответы па многие вопросы, которые ставит перед человеком ж

изнь. Четыре крупнейшие пьесы – далеко не все творчество Чехова, но и здесь сосредоточена значительная часть чеховской мудрости, преподанной чаще всего намеком, подтекстом, уроком, который надо уметь извлечь из судеб персонажей. Несчастливая любовь героев чеховских пьес, их бесплодные мечты о лучшей жизни, их неудачи помогают читателю понять, какая должна быть любовь, какая должна быть жизнь, каким должен быть человек. Стали широко известными слова Астрова из «Дяди Вани»: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Или его же афористически выраженная мысль: «Праздная жизнь не может быть чистой».

Чехова отличала от многих современников, да и не только современников, абсолютная убежденность в необходимости для человека серьезной жизненной цели, понимания своего назначения на земле. Поэтому и говорит Маша («Три сестры»): «Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста… Жить и не знать, для чего журавли летят, для чего дети родятся, для чего звезды на небе… Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава». Поэтому и говорит Трофимов Лопахину («Вишневый сад»): «Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах! Л о п а х и н. Дойдешь? Трофимов. Дойду. (Пауза.) Дойду или укажу Другим путь, как дойти».

Чехов резко отвергал возникший среди «малых дел» 80-х – 90-х годов лозунг «жить для жизни». «Это философия отчаяния, – писал он в письме к Суворину от 3 декабря 1892 г. – Кто искренне думает, что высшие и отдаленные цели человеку нужны так же мало, как корове, что в этих целях «вся наша беда», тому остается кушать, пить, спать или, когда это надоест, разбежаться и хватить лбом об угол сундука».

И в глухие годы русской жизни современники находили в чеховских пьесах эти высшие и отдаленные цели. А.В. Луначарский рассказывал, как получил в те времена письмо некоего гимназиста, в котором говорилось: «Когда я смотрел «Трех сестер», я весь дрожал от злости. Ведь до чего довели людей, как запутали, как замудровали… Нет, Анатолий Васильевич, это пьеса поучительная и зовущая к борьбе. Когда я шел из театра домой, то кулаки мои сжимались до боли и в темноте мне мерещилось то чудовище, которому хотя бы ценою своей смерти надо нанести сокрушительный удар».

Разумеется, не только новая форма, не только общественная значимость обеспечили чеховским пьесам почетное место в золотом фонде отечественной н мировой драматургии. В них люди новых поколений встречаются с близкими, волнующими проблемами, и чеховские персонажи вдруг становятся нашими современниками, помощниками, противниками. И поиски высшего смысла существования, и обманутые надежды, и верность долгу, и беззаветный порыв чувств, и многое-многое, без чего не обходится жизнь, легко найти на страницах чеховских пьес. Разумеется, все это присуще любому истинному произведению искусства, но Чехов поражает своей особенной прозорливостью. Вспомним Астрова («Дядя Ваня»): «Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи… когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я». Ведь это же раздумья о тех сложных отношениях человека с окружающей природой, которые возникли в начале XXI века.

Заключение

В своих заботах о будущем люди все глубже осознают знаменитую формулу Достоевского? «Мир спасет красота»; Чехов создавал эту красоту, по крупицам извлекая материал из окружающей действительности, глядя на мир взглядом не только проницательным и понимающим, но и доброжелательным, поистине гуманным взглядом врача и учителя. И сотворенная им красота, то вечно прекрасное, что содержится во всяком истинном произведении искусства, активно служит людям, помогая творить добро, о чем свидетельствует театральная история его великих пьес.

В 1896 году па сцене Александрийского театра провалилась «Чайка», но в дальнейшем драматургия Чехова нашла достойных исполнителей – Художественный театр (творческая связь которого с писателем увековечена чайкой на эмблеме театра), для передовой русской интеллигенции начала XX века Художественный театр был одним из центров культуры, а его руководители – К. Станиславский и В. Немирович-Данченко – выросли па постановках пьес Чехова и Горького в величайших мастеров театрального искусства. В.И. Немирович-Данченко, отличавшийся обостренным чувством времени, в 1939 году, с началом второй мировой войны, начал репетиции «Трех сестер». Этот спектакль МХАТа пользовался огромным успехом во время Великой Отечественной войны и не сходил со сцены почти сорок лет.

В творчестве Чехова дарит то доброе эстетическое начало, которое открыл Л. Толстой в «Войне и мире», основывающееся на глубоком, сочувственном понимании каждого человека, на отказе от деления героев на «добрых» и «злых», или, как стали говорить позже, на «положительных» и «отрицательных». Правда, в пьесах можно найти персонажи, явно не любимые автором, как, например, лакей Яша из «Вишневого сада», или Наташа из «Трех сестер». Но главный пафос отношения его к своим героям, к изображаемым людям – это глубокое человеческое понимание.

И произошло одно из чудес искусства: в тех же персонажах, которые олицетворяют духовную бесприютность части русской интеллигенции, роковую ее оторванность от живого целенаправленного действия, читатель другой исторической эпохи увидел еще и прекрасные человеческие черты. Действующие лица пьес – и те, которым автор отдает предпочтение, и несколько более отдаленные от духовного мира художника, – никогда не олицетворяют зла. Чехов почти в каждом из них умеет находить человеческое и заставляет читателя подумать не только о том, как уныла была русская жизнь, но и о красоте жизни вообще, о красите русской земли, о красоте человека.

Л. Толстой назвал Чехова «Пушкиным в прозе», и это определение в еще большей степени справедливо по отношению к чеховским пьесам. Их надо читать не как сюжетный роман, с нетерпением ожидая развязки, а как хорошие стихи, вчитываясь в каждую строчку, в каждую реплику, проникаясь настроением произведения. Текст чеховских пьес настолько поэтичен, что – один из редких случаев в истории музыки – Рахманинов написал романс на слова Сони («Дядя Ваня») («Мы отдохнем…»).

Красота, уже существовавшая в поэзии Пушкина, музыке Чайковского, прозе Тургенева и самого Чехова, появилась и на страницах его пьес. Поэзия нового театра содержится не только в текстах – вспомните, где происходит действие в чеховских пьесах: на озере вечером, в момент восхода луны («Чайка»), в старом саде над рекой, к которой есть еловая аллея («Три сестры»), в комнатах старинного помещичьего дома, в окна которого заглядывают ветви цветущих вишневым деревьев («Вишневый сад»).

 Скачать реферат