Голод 1932—1933 годов

В совершенно произвольной манере в докладе конгрессу внушается мысль об особом обращении с Украиной, хотя внимательный читатель найдет в тексте самого доклада явно противоречащие этому положению факты. Так, в пункте 5 доклада утверждается: «В 1931–1932 гг. реакцией со стороны советского руководства на вызванную засухой нехватку зерна за пределами Украины стала отправка помощи областям, пораженн

ым засухой, а также серия уступок крестьянству». В отношении Украины принимались иные меры по сравнению с другими регионами. Но почему авторы умалчивают о том, что весной 1932 г. Украина также получила значительную семенную ссуду? Равным образом и «концессии», предоставленные крестьянам в соответствии с «майской реформой» 1932 г., распространялись и на Украину. То же самое относится и к разрешению возобновить крестьянские базары в форме «колхозных рынков» и к сокращению плана госпоставок зерна на 1932 г. В докладе и прочие правительственные распоряжения 1932–1933 гг. изображаются как особые меры в отношении Украины и Кубани, тогда как в подлинных документах оговаривается их действие и для остальных областей.

Несмотря на выраженную заданность положений доклада, он тем не менее заслуживает внимания. Иначе, чем в книге Конквеста, представлен здесь новый материал, который излагается без связи с заявленными ранее постулатами. Местами текст доклада оказывается настоящим источником аргументов против самого тезиса о геноциде. Особо примечательны две главы, в которых приводятся обширные цитаты из опубликованных до 1988 г. произведений советской беллетристики и историографии, касающиеся проблемы голода. Поучительны также сведения о публичных слушаниях по проекту «Устная история».

Как обстоит теперь дело с аргументами в пользу преднамеренности голода? Уже приводимая Конквестом и Мейсом причина для начала мнимого геноцида заставляет в этом усомниться. Опасность украинского национального движения они выводят просто из самого факта голода.

Основное свое положение, что голод был организован по приказу партийной верхушки, Конквест «доказывает» с помощью цитаты из принадлежащего Василию Гроссману произведения советской «самиздатовской» литературы: «Декрет предписывал, чтобы крестьяне Украины, Дона и Кубани предавались голодной смерти вместе с детьми». Открытым остается вопрос, кто издал этот декрет. По всей очевидности, Гроссман домысливает существование такого декрета, исходя из описания всего произошедшего. Это право литератора. Но историку следует подходить к проблеме с точки зрения критики источника.

Конквест и Мейс концентрируют свои усилия прежде всего на доказательстве того, что Сталин знал о голоде. Однако это еще не является аргументом в пользу того, что он сознательно организовывал голод. Обоснование же именно этого тезиса дается авторам с трудом. Сталина, без сомнения, неоднократно предупреждали о надвигающемся голоде. Однако, судя по данным источников, он с недоверием воспринимал сообщения о голодных смертях и отвергал их как «троцкистские сплетни». Например, он дал следующую отповедь секретарю Харьковского обкома партии: «Нам сказали, что Вы, товарищ Терехов, – хороший оратор; кажется, что Вы – хороший рассказчик: Вы сочинили такую побасенку о голоде, думая нас напугать, но дело не вышло. Не лучше ли было бы Вам уйти с должности секретаря обкома и из украинского ЦК и вступить в Союз писателей? Тогда бы Вы могли писать басни, а дураки стали бы их читать». Конквест не воспринимает всерьез реакцию Сталина: «Ответ Сталина нельзя ни признать искренним, ни приписать его подлинной, пусть и безумной уверенности, что голода в действительности не было». Но поведение Сталина в схожих ситуациях, когда проводимая дотоле линия оказывалась ошибочной, заставляет усомниться в этой оценке. Аналогичным образом не реагировал Сталин весной 1941 г. на многочисленные, исходящие из достоверных источников предупреждения о нападении Германии на Советский Союз, и тем самым оказался повинен в смерти огромного числа своих сограждан.

Итак, под сомнением остается вопрос, предвидел ли Сталин голод, хотя его, безусловно, можно было предусмотреть. В любом случае реакция партийного руководства на разразившийся в конце 1932 г. смертельный голод свидетельствует не в пользу точки зрения, что мы имеем дело с проводимой в рамках национальной политики линией на развязывание голодного бедствия. Именно в конце 1932 г. произошла решительная смена курса в аграрной политике. Она означала, что партийная верхушка усматривала непосредственную связь между голодным мором и беспощадным изъятием зерна у крестьянства в интересах индустриализации. Поскольку в распоряжении исследователей нет архивных материалов для вынесения окончательного вердикта, факт радикального разрыва с прежними принципами позволяет лишь предполагать, насколько драматичной должна была быть оценка создавшегося положения. Так, на рубеже 1932–1933 гг. произвольные реквизиции сельхозпродуктов, которые производились в 1929 г. и нанесли огромный ущерб производственному потенциалу российской деревни, были заменены региональными твердыми нормами поставок в зависимости от количества гектаров пашни и поголовья скота. В действительности речь шла о разновидности натурального налога, так как платежи государства за приобретаемую продукцию земледелия составляли только часть фактических издержек. Тем самым поставки сельхозпродукции колхозами и совхозами государству вновь стали поддаваться цифровому исчислению. С организацией политотделов при МТС и совхозах на селе наряду с партаппаратом были созданы специальные штабы, призванные организационно укрепить сельскохозяйственные предприятия и осуществить наконец в колхозах принципы труда и распределения на обязательных началах.

Для будущего колхозников самым важным было то, что государство перешло к сознательной поддержке подсобных хозяйств, тогда как прежде оно лишь вынужденно терпело их. В феврале 1933 г., в разгар голода, Сталин выдвинул лозунг

– сделать колхозника «зажиточным». Хотя уже по Уставу колхозов 1930 г. колхозникам разрешалось иметь небольшое подсобное хозяйство, непрекращавшееся самоуправство местной администрации привело к тому, что размер дворового хозяйства крестьян постоянно сужался. Теперь же произошла радикальная коррекция курса, и государство побуждало колхозников расширять свое личное приусадебное хозяйство. Для покупки молодняка скота даже предоставлялся кредит. Колхозники впредь обязывались по государственным планам засаживать часть приусадебного участка картофелем. Около 20% выращенного на этих участках картофеля они сдавали по обязательным поставкам государству. Остальные 80% оставались у крестьян для собственного пропитания, откорма скота или продажи на колхозных рынках. Импульс к расширению личного хозяйства имел глубокий смысл, так как обеспечивался максимальный выход продукции с ограниченной земельной площади. Конечно, поддержка личного хозяйства после голодного бедствия была небескорыстной. В будущем эта мера позволила государству распоряжаться всей колхозной продукцией, не обрекая на смерть колхозников, поскольку те могли теперь сами позаботиться о необходимом пропитании, обрабатывая собственный участок после трудового дня в колхозе. Мерами же налоговой политики государство вынуждало к продаже немалой части личного урожая, что улучшало продовольственное снабжение городского населения.

 Скачать реферат