Российско-арабские взаимоотношения при Екатерине II

В арабских источниках XVIII в., в том числе создававшихся в христианско-православной среде, а также основанных на них исторических сочинениях первой половины XIX в., лишь бегло упоминаются или поверхностно описываются рассматриваемые нами русско-арабские военно-политические взаимодействия. В сознании арабов эти события совершались как бы на периферии арабо-османской политической жизни. Если цен

тральная турецкая власть постепенно включалась в европейскую политику, то арабские провинции оставались все еще отгороженными от европейского мира, будучи погружены в хитросплетения своей провинциальной политической жизни.

Однако культурно-политическая и социально-экономическая самодостаточность арабского общества уже подтачивалась внутренними социально-политическими процессами и вовлечением в мировые экономические связи. Эти же процессы породили и развитие арабской региональной консолидации, еще слабо выраженной в Сирии, но более явственно проявившейся в Египте, где она обрела яркий антиосманский характер. Речь идет о провозглашении Али-беем независимого от Порты султаната, который, согласно мамлюкским политическим идеалам, был призван возродить доосманское мамлюкское государство. Именно Русско-турецкая война 1768-1774 гг. позволила Али-бею предпринять попытку отделиться от Османской империи.

По версии Лузиньяна, принадлежавшего к окружению Али-бея, поводом для отказа Али-бея от повиновения туркам послужил перехваченный им фирмам Порты, в котором содержалось основанное на доносе обвинение этого главы мамлюков в намерении присоединиться к России и приказ о его казни. Следовательно, мысль об установлении отношений с находившейся в войне с Турцией Россией витала в воздухе. Сам же Али-бей решился на этот шаг лишь после завоевания Аравии и спустя год после Чесменской победы, якобы, по совету своего полководца и зятя Мухаммеда Абу Захаба. Как пишет Лузиньян, Али-бей направил Орлову письмо с предложением заключить “вечный союз с Ея императорским величеством и противиться совокупно против их неприятеля, предлагал ему, графу Орлову, снабжать флот его и войско всякими съестными припасами и деньгами, если он будет иметь в них недостаток”31. Орлов немедленно отозвался на это послание, и так установились связи между Али-беем и А.Г. Орловым.

Русские архивные документы рисуют несколько иную картину, согласно которой инициатива установлений отношений исходила от российской стороны.

В конце августа 1769 г. когда эскадра Спиридова еще только достигла Зунда, маркиз Маруцци доносил из Венеции о том, что некий влиятельный египетский бей, воспользовавшись открытием русско-турецкой войны, сбросил с Египта турецкое иго, теперь он желает успеха нашим армиям в войне с Портой. “Он проявляет большую благосклонность к нашему Двору, - продолжал Маруцци, - и в Каире отмечают, что тот, кто ему приносит добрые вести о наших армиях, получает хороший презент”. Однако “существует проблема: он не христианин” (по-видимому, Маруцци думал, что это обстоятельство является препятствием для установления взаимоотношений и для христианки-императрицы, и для мусульманского бея, обязанного участвовать в войне, объявленной османским султаном). И тем не менее Маруцци советовал Н.И. Панину извлечь пользу из такого обстоятельства ради славы императрицы и ее империи. Он предлагал прозондировать склонности этого бея через посредничество одного из венецианских торговых домов в Египте32 В письме к П.А. Румянцеву, тогдашнему командующему Первой армией, Екатерина II, пересказывая сообщение Маруцци, интерпретировала его по-своему: “Еще имею известие, что некоторый бей египетский прислал в Венецию, дабы себе открыть сношения с нами”33. Этим сообщением, как и прочей оптимистической информацией императрица намеревалась побудить Румянцева к более активным действиям. Между тем, до сношений было еще далеко.

На свое августовское донесение Маруцци получил из Петербурга инструкции Н.И. Панина, побуждавшие подобное выяснение провести, и в новой депеше от апреля 1770 г. он сообщал, что направил верных людей к Али-бею, чтобы узнать о его намерениях. С этого времени имя Али-бея почти не сходит со страниц переписки Екатерины и Вольтера, живо обсуждавших успехи и неудачи главы Египта, а поверенный в делах в Венеции получил благодарение императрицы за рвение в службе. Три месяца спустя маркиз Маруцци доносил, что все еще не имеет известий от своих доверенных лиц и из-за большой деликатности дела не смеет предпринимать действия, рекомендованные Паниным.

В это время Али-бей, направивший свою армию в Аравию, предпринял шаги к установлению самостоятельных сношений со странами Европы; он прислал письмо главам Венецианской республики, в котором предлагал развивать взаимную торговлю, сообщая об установлении в Египте справедливого правления, устраняющего все препятствия для обмена34. Опасаясь обострить отношения с Османской империей, Венеция однако не спешила отвечать на послание и заняла выжидательную позицию.

В ноябре 1770г. Маруцци переслал в Петербург долгожданное известие о результатах своих разведывательных мер. Он сообщил, что Али-бей весьма удовлетворен “своевременными действиями” графа Орлова (имелась в виду, по-видимому, блокада берегов Османской империи. - И.С.). По мнению Маруцци, подобное отношение египетского правителя к блокаде позволяет А.Г. Орлову сделать свой шаг навстречу. Маруцци посоветовал Орлову при посещении французского судна, на котором будут возвращаться из Константинополя каирские купцы, проявить к этим купцам доброжелательность и в беседе с ними высказать комплименты в адрес Али-бея, сообщив о своем желании вступить с египетским правителем в добрые отношения, о своем намерении относиться с уважением к товарам Али-бея и рассматривать его подданых как российских друзей, а не находящихся в зависимости от Порты35. В условиях блокады Восточного Средиземноморья русским флотом подобные намерения имели существенное значение. Таким образом, план действий маркиза Маруцци, соответствовал этикету восточной политики. А.Г. Орлов, по-видимому, предпочел прямые действия.

После серии военных операций в северо-восточной части Средиземноморья, обеспечивших полное господство российского флота в этом регионе, 1 августа 1771 г. А.Г. Орлов направил брата Федора с небольшой эскадрой к острову Родос и далее к берегам Африки. Ф.Г. Орлов заболел и вернулся в порт Ауза - стоянку русского флота на острове Парос, но командировал к устью Нила капитана артиллерии Львова. Тот, следуя практике Архипелагской экспедиции, составил карты берегов Родоса, Кипра и устья Нила, послав тем временем переводчика Карбуни для тайной беседы с Али-беем36. Только после этой беседы с Карбуни Али-бей не позднее начала ноября 1771 г. отправил на Парос к А.Г. Орлову послание через Якова Армянина, который сумел передать его в руки Орлова лишь весной 1772 г. в Ливорно.

О содержании этого письма можно судить лишь по вышеприведенному пересказу Лузиньяна. Зато ответное послание А.Г. Орлова от 26 апреля 1772 г. известно. Оно было несколько наивно стилизовано под арабский учтивый стиль (таклийф), содержало уверения во взаимной дружбе и сообщение о том, что доставивший послание Войнович уполномочен также и к “словесным изъяснениям” (“тайным комиссиям”, как писал сам граф Иван Войнович, венецианский славянин, перешедший на русскую службу)37. Содержание “тайных комиссий” нам, к сожалению, не известно. Можно лишь предположить, что на этот раз речь шла об открытии для русских судов египетских портов и совместных действиях против турок. И. Войнович был доставлен к берегам Египта на фрегате “Св. Павел” под командой грека Алексиано Паниоти.

 Скачать реферат