Семиотические аспекты психотерапии

Применяя бартовскую технику "развинчивания", текстового анализа отдельных эпизодов жизни клиента ("жизнь-как-текст"), можно вычленить семиотические механизмы отдельных психотерапевтических техник. При этом следует учитывать, что мифологика такого текста, как правило, синкретична и иррациональна, ибо невротик склонен преимущественно к конкретно-образной форме фиксации результ

атов эмоционального опыта. А его личные коннотации могут отражать как групповые идеологические клише, так и индивидуальные деформации реальности. Усилия психотерапевта по расшифровке и использованию информации из неосознаваемой знаковой системы фактически представляют собой семиотический анализ социального бессознательного.

Семиотический анализ любой психотерапевтической техники следует начинать с ее целевой функции, которая, в свою очередь, подчиняется общей задаче — помощи клиенту в разрешении личных и межличностных проблем. Целевая функция техники определяется как спецификой назначения последней, так и тем местом, которое она занимает в терапевтическом процессе. То есть, семиотика отдельной техники связана с пространством психотерапевтического направления или школы отношением семиотического включения. В то же время ряд техник являются общими для многих подходов, так что указанное соотношение предполагает широкие возможности изменений знакового контекста, а также согласование референциальных и коннотативных значений высказываний клиента в рамках семиотического пространства направления, используемого терапевтом на сеансе.

Текст, создаваемый высказываниями клиента, по-разному относится к представляемой им жизненной реальности. Клиент может сознательно или неосознанно приукрашивать или придавать гротескные черты событиям своей жизни (презентативный иллюзионизм), быть точным (авторепрезентация) или рассказывать вещи целиком выдуманные {антирепрезентация) — в любом случае взаимная рефлексия в общении обеспечивается действием механизмов переозначения и экстраполяции, выполняющих реконструкцию подлинных значений и смыслов. Эти механизмы описывают психотерапевтическую технику на семантическом уровне, тогда как прагматический и синтаксический уровни представлены иначе.

Синтаксический уровень психотерапевтического семиозиса задается отношениями между его знаками и представлен собственно общением, коммуникацией терапевта и клиента, его динамикой в единстве с семиотической специализацией дискурса. В качестве механизмов на этом уровне работают реляция, референция и импликация, обеспеченные правилами семиотической системы избранного терапевтом направления или подхода.

Наконец, прагматический уровень, задающий отношения знаков к их пользователям или интерпретаторам, представлен семиотикой соответствующих терапевтическому направлению или подходу психологических механизмов (в гештальт-терапии это семиотика слияния, ретрофлексии, сознавания, ухода, в НЛП — семиотика опущения, искажения, генерализации, утраченного перформатива). Единая для всей психотерапевтической семиосферы предметная область функционирования целостного человека неодинаково членится и описывается на разных языках, с использованием различных метафор. "Перевод" с языка психоанализа на язык гештальт-терапии небезынтересен сам по себе, однако здесь важно подчеркнуть другое.

Основной семиотический механизм психотерапевтического дискурса основан на системе ритмических ограничений, вызванных бессознательными импульсами клиента и терапевта. Его можно описать как особый циклический, круговой ритм, близкий к понятию хоры у Платона. Последний именовал так вечное круговращение бытия, движение его в самом себе, не зависящее от внешних причин и условий. Французский семиолог Ю.Кристева указывает на существование в некоторых текстах особого "семиотического ритма", управляющего заменой фиксированных значений (т.наз. стазы) особыми динамическими пульсациями актов означивания, изменяющих личностные смыслы. В отличие от лотмановского "смыслового мерцания" хора у Кристевой детерминирована не семиотической системой языка, а бессознательным индивидуальным опытом субъекта. Терапевтический цикл повторяется до тех пор, пока проблема не будет разрешена. Вот пример проявления семиотической хоры в процессе семейного консультирования:

Клиентка — Лариса X., 45-летняя женщина, переживающая кризис в отношениях с мужем. Жалуется на непонимание, утрату любви, бессмысленность семейной жизни.

К: Мы прожили вместе больше двадцати лет, вырастили двух детей. А теперь он решил заняться бизнесом. Как же, стал такой деловой. Доллары зарабатывает, крутится. А чем все это для семьи может обернуться, даже не задумывается. Главное, чтобы он себя "крутым" чувствовал.

Т: Вас это тревожит?

К: Еще бы! Я не знаю, где он бывает, чем занят, откуда эти доллары берутся. А завтра придут и скажут — отдавай дом и все, что за жизнь нажито. Знаю я этот бизнес.

Т: Вы опасаетесь последствий деятельности мужа?

К: Ни к чему вся эта деятельность. В семье должна быть стабильность, жена должна знать, чем ее муж занимается. Откуда все эти деньги? Я не знаю. Что завтра будет? Понятия не имею. Живу как на вулкане.

Т: Муж Вам ничего о своих делах не рассказывает?

К: Для него главное — показать, какой он успешный. Сильно хвастаться любит. Приведет в дом чужого человека и начинает похваляться, как дела делает. А сам его даже толком не знает. Кому нужны все эти приятели?

Т: Вам не нравятся новые знакомые мужа?

К: Да я просто их не знаю. И знать не хочу! Чужие люди, неизвестно, с чем они завтра придут. Я их буду кормить-поить, а через полгода кто-нибудь Павла (муж) пристукнет — и все.

Т: Вы думаете, существует реальная опасность?

К: Откуда я знаю? Он же мне ничего не рассказывает. Всю жизнь мы друг с другом советовались, а теперь он все сам решает. Распоряжается всем, как хочет, ничего не спрашивает. Я в доме — пустое место.

Т: В чем это выражается?

К: Я никогда не знаю, куда он уехал, зачем, когда вернется. А если спрашиваю, чем он занят, отшучивается, или просто говорит, что это его дела. Я устала от этой неизвестности, мне все опротивело. Недавно сказала Павлу — раз ты такой деловой, купи себе квартиру и живи там, занимайся своим бизнесом. А я, по крайней мере, буду знать, что ко мне в дом никто не заявится долги твои требовать. Мне все это не нужно. И он мне со своим бизнесом не нужен.

Т: И Вам не жаль двадцати лет совместной жизни?

К: Ах, я не знаю! Конечно, жаль, но я больше так жить не могу и не хочу терпеть все это. В конце жизни хотелось покоя и стабильности, а тут эти его дела — зачем? Кому это нужно? Дети выросли . Муж стал чужим человеком. Просто не знаю, что мне дальше делать.

В приведенном отрывке все вертится вокруг центральной проблемы незнания. Клиентка снова и снова возвращается к тому, что она привыкла знать все о муже и его Делах (и, по-видимому, управлять и контролировать). Позитивные аспекты поведения супруга в контексте этого незнания мгновенно переосмысливаются как негативные и даже невыносимые. Очевидна дальнейшая стратегия консультирования — помочь Ларисе наладить взаимопонимание с мужем так, чтобы незнание перестало быть главным смысловым концептом, структурирующим фон семейных отношений. Бессознательное возвращение к теме "я не знаю" показывает, в чем сущность проблемы, но способы ее решения могут быть различными. Терапевт, работающий в когнитивной парадигме, может показать клиентке, что знание (особенно полное, исчерпывающее) отнюдь не всегда позитивно, НЛП-практик выберет рефрейминг (знать — утомительно и плохо, не знать — приятно, как в сказке), психоаналитик займется анализом ранних детских отношений Ларисы с ее отцом (или старшим братом). В любом случае коннотации слова "знать" будут трансформироваться, пока не изменится латентный личностный смысл (стаза) выражения "я не знаю". Сущность же самой проблемы и есть гипостазированное "я не знаю", выступающее в роли системного ограничителя жизненного процесса клиентки.

 Скачать реферат