Общая характеристика эстетики постмодернизма
Бартов описывает произведение, как некий вещественный фрагмент, который можно подержать в руках, как, например, книгу. Произведение наглядно и зримо, оно обладает определенной завершенностью, что позволяет говорить, что произведение всегда уже находится в неких рамках. Произведение функционирует как знак, будучи при этом малосимволично. Иными словами, произведение всегда описывает что-то конкре
тное, где не возникает надобности искать некий подтекст. Так, например, если я вижу знак пешеходного перехода и знаю, что он означает, то я просто «прочту» сообщение и перейду дорогу в указанном месте.
Текст же совершенно отличается от произведения, что, несомненно, связано с идеей отсутствия автора, однако не буду забегать вперед. Под текстом в современной культуре понимается все, что угодно, не только книга или картина, но и любой жест, слово и т.д Текст нельзя найти на книжной полочке, т.к. в отличие от произведения он существует только в дискурсе (под дискурсом понимается язык, как он может быть интерпретирован относительно говорящего и его пространственно-временного положения). Текст ощущается только в процессе производства, т.е. он не есть некое застывшее образование, но постоянно через что-то движется. Текст даже может быть назван парадоксальным из-за стремления стать запредельным по отношению к доксе, т.к. он не только не ограничен никакими рамками, но наоборот посто-янно их взламывает.
По своей природе текст всецело символичен и ему присуща множественность смыслов, а соответственно и множественность интерпретаций. Способность текста порождать различные прочтения, не исчерпываясь до дна, Умберто Эко называет поэтическим качеством. Множественность смысла, присущая тексту, не устранима, он бесконечно открыт в бесконечность. Такая множественность смысла, по Барту, вызвана пространственной многолинейностью означающих, из которых текст «соткан».
Такая множественность смыслов может достигаться вполне направленно, например, Умберто Эко в своих «Заметках на полях «Имени розы»» довольно подробно описывает, как он создавал роман. Название к своей книге он подобрал таким образом, чтобы уже с первой страницы запутать и дезориентировать читателя, т.к. слово «роза» обладает большим количеством смыслов, что практически обессмысливает ее: «Название должно запутывать мысли, а не дисциплинировать их». Автор же, по мнению Эко, не должен интерпретировать свое произведение сам, хотя и может рассказывать, как он его писал. Тут как раз и возникают довольно острые противоречия, связанные с идеей смерти автора. Однако прежде, чем рассмотреть эту проблему, необходимо сделать несколько замечаний по поводу интертекстуальности. [9] c. 270-278.
2.4 Интертекстуальность
Интертекстуальность представляет собой еще одну свойственную тексту черту. Как отмечает Бартов, текст целиком и полностью соткан из цитат и отсылок, что создает своеобразную стереофонию, или иначе, звук со всех сторон. Текст образуется из анонимных и неуловимых цитат, но цитат не в привычном их виде, а цитат без кавычек, что еще раз подчеркивает ту идею, что авторство в постмодернизме не имеет никакого значения.
Умберто Эко же отмечает наличие своего рода сетки или ризомы, где нет ни центра, ни периферии, ни выхода. Книга содержит в себе такую сетку, т.е. не может иметь только один сюжет, но бесконечное множество сюжетов, которые бесконечно возрождаются под видом цитирования. В связи с интертекстуальностью вполне справедливо высказывание о некой метаязыковой игре. Речь уже не идет о простом потреблении, как это происходило с произведением, но о гораздо более сложном явлении – игре, где играет не только читатель, но и сам текст, не имеющий автора. [9] c. 368.
2.5 Идея смерти автора
Тут и хотелось бы рассмотреть одну из важнейших проблем – проблему автора, а точнее смерти автора, о которой и пишет Бартов. Понятие автора появляется в новое время и связывается с понятием произведения, где автор и отец, и хозяин произведения. Текст же создается таким образом, что автор устраняется на всех этапах его создания, что и позволяет говорить о смерти автора, на смену которому приходит скриптор, смешивающий различные виды письма, в котором и исчезает наша субъективность.
Появление скриптора происходит вместе с появлением текста, т.к. до и вне письма он бытием не обладает. Таким образом, в постмодернизме говорит не автор, но язык, автор же заменяется письмом, что «восстанавливает в правах читателя».
В определенное противоречие с этой идеей вступает Умберто Эко, который, по-видимому, все же считает себя автором, хотя и пишет, что автору следовало бы умереть, закончив книгу, чтобы не становиться на пути текста. Конечно, сколько людей, столько и мнений, но все же является ли Эко автором, ведь он постоянно говорит об авторстве, или скриптором?
С одной стороны, он постоянно говорит об авторстве, но с другой, описывая процесс создания «Имени розы», описывает роман как роман постмодернистский. «Имя розы» представляет собой текст, который бесконечно порождает собственные смыслы. И более того, Эко описывает, какие дополнительные средства для этого использовались. Так, например, в роман нарочно вводится «рассказ в рассказе», т.е. повествование ведется от лица героя, который в свои старческие годы рассказывает о том, что он пережил в молодости. Эко неоднократно делает акцент на том, что сознательно стремился отгородить себя от персонажей повествования, посредством использования «рассказа в рассказе», т.е. объясняя все через слова того, кто сам ничего не понимает. С такой же целью использовалась в романе и фигура умолчания, когда подчеркивается, что незачем говорить о вещи, о которой все и так знают, и тем самым о ней все же говорится.
Искусство, по мнению Эко, есть побег от личного чувства. И не указывает ли это, как и все остальное вышеперечисленное, что Эко уже не автор, но скриптор, ведь, несомненно, речь идет о тексте, и он сам это признает. [9] c. 278-280.
Но как тогда объяснить, что автор, по Эко, всегда ведет диалог с идеальным читателем? Диалог текста с другими текстами в данном случае вопросов не вызывает, но как быть с идеальным читателем? Эко считает, что писательство есть ничто иное, как конструирование самим текстом своего идеального читателя, т.е. текст буквально становится устройством для преображения собственного читателя. А после написания возникает диалог написанного с публикой, из которого автор исключается. Но ведь автора нет, на смену ему приходит читатель, который и отыскивает в тексте смыслы.
Но наряду с этой проблемой существует также и другая, связанная с тем, что текст выступает как космологическая структура. [9] c. 281.
2.6 Текст как космологическая структура
О космологичности в первую очередь по отношению к роману, но такой подход, наверное, может быть применен и по отношению к тексту вообще. Роман первоначально создается как космологическая структура, т.е. создается некий мир, который позже фиксируется в словах. Вся задача пишущего сводится к сотворению этого мира, а слова, по его мнению, придут сами собой. Созданный мир и начинает диктовать условия, именно он указывает, в каком направлении должен развиваться сюжет, как должны вести себя персонажи и т.д.