Провинция как социокультурный феномен
По сравнению с советским временем и советским пространством жизнь местных сообществ стала в гораздо большей мере зависеть от них самих — но ведь провинция и есть пространство, зависящее, прежде всего, от себя самого. Она — не некое достигнутое состояние, а непрерывный процесс, требующий огромной воли и творчества, непрерывного согласованного общественного действия, преимущественно безвозмездног
о.
Страна и особенно ее пространство сейчас очень быстро меняется и диверсифицируется, динамика сложная, неоднозначная, открытая и во многом непредсказуемая — не появляется ли шанс для формирования новых типов провинциальных (или пока квазипровинциальных) ландшафтов. Но и старая российская провинция при активности местного сообщества имеет шанс возродиться.
Новыми становятся отношения мест и Центра; налицо дистанцирование территорий от Москвы-Центра и рост москвофобии. Как это повлияет на становление провинции, пока сказать трудно. На территории РФ явно формируются несколько стран; и может быть, мы скоро увидим локальные провинции в некоторых реально автономных «национальных» регионах, тем более что там и культурный ландшафт сохраннее.
Культурный ландшафт России сейчас бурно фрагментируется, что лишь отчасти компенсируется ростом его информационной связности — не сформируются ли скоро огромные, странные, внутренне контрастные зоны немногих поднимающихся, провинциализирующихся центров среди преобладающего фона стагнирующей депрессивной «советской провинции», превращающейся в огромную зону внутренней периферии.
Культурный ландшафт провинции
Российское пространство чрезвычайно централизовано, моноцентрично и поляризовано; единственный центр доминирует и все пространство зависит от него и ему подчинено. Дело не только и не столько в статусе территорий – весь рисунок культурного ландшафта в нашей стране носит совершенно особый, государственно-централизованный характер, а транспортные линии связывают не места между собой, а лишь места и административные центры. Наш культурный ландшафт — порождение и продолжение пространства централизованного, большого во всем государства. Он и устроен точно так, как устроено само государство с его абсолютно жесткими иерархиями, хотя ландшафт и государство образования по типу своего пространства заведомо разные. В нашем пространстве вообще очень мало того, что не является самим государством или не производно от него.
В стране между столицей и остальным пространством зияет пропасть. Этот разрыв носит отнюдь не только количественный, но и качественный характер — вне столицы даже время течет иначе; общим местом стало утверждение, что страна и столица живут в разных временах. Разрыв пространственный — и разрыв временной[3].
В первом приближении пространство нашей страны — кроме могучего, но малого территориально центра — предстает слабо связанной внутренне, неполноценной периферией. Оно моноцентрично и зависимо от центра, несостоятельно и несамостоятельно, не оно решает свои задачи, а государство-Центр решает в ее материале свои, не связанные с местным ландшафтом. Такое устройство пространства делает социальную и политическую ситуацию в стране неустойчивой ввиду ее слишком сильной зависимости от положения в столице. Пространство без провинции опасно.
Но во втором приближении кроме центра и периферии мы получаем еще и особую среднюю зону, а равно функцию и роль в системе культурных ландшафтов страны. Она чрезвычайно важна и ценна именно для нашего пространства. Это и есть провинция, которая представляется как идеальный тип культурного ландшафта применительно к природным и культурным реалиям нашей страны и именно на уровне, прежде всего, страны в целом, хотя провинция как тип культурного ландшафта реализуется на разных уровнях, это полимасштабное явление и понятие. В этом смысле термин провинция включает в себя и обыденное значение этого слова — но без уничижительного оттенка.
Провинция — относительно самодостаточная внутренняя зона системы культурных ландшафтов страны, удаленная от ее краев и крайностей; зона средняя во всех отношениях. Провинция — это то, что явно не центр и не периферия и располагается между ними в географическом и смысловом пространстве. С другой стороны ее можно представить как связное распределенное множество частных неабсолютных центров (и окружающих территорий), живущих своей жизнью, в себе и для себя. Но не они доминируют в стране в целом; характерные и необходимые для провинции центральные функции не определяют ее ландшафт.
Провинция — пространство немногих относительно равноправных и преимущественно горизонтальных направлений, т. е. связей мест между собой, а не с Центром. Провинция хорошо внутренне связана, части ее более связаны друг с другом, нежели с иными элементами территории. Она явно полицентрична. Для всякого отдельного места провинция скорее моноцентрична, но в целом это — ландшафтная полицентричная среда. Центры разных районов провинции функционально дополнительны, между ними существует явное разделение труда и функций, даже миссий; большие однородные однообразные массивы территорий, чтоб стать полноценной провинцией, должны провести определенную работу по диверсификации. Центры даже одной провинции могут (и должны) различаться по типу — примером здесь может служить дореволюционный Русский Север (ныне Вологодская и Архангельская области, Карелия) с его сетями городов и монастырей. Такого разнообразия провинциальных центров сейчас в России просто нет, и их остро недостает. Транспортно-коммуникационные сети нормальной провинции — густые ячеистые, разные направления обслуживаются относительно равномерно, доминирующего привилегированного направления нет (в отличие от периферии с ее доминантой «центр — периферия»).
Основные связи провинции — и ландшафтно-территориальные и смысловые — замыкаются внутри нее самой; провинция наиболее самодостаточная зона страны. В ней преобладают и играют ведущую роль внутренние, местные, автохтонные элементы, как природные, так и культурные. Местное в полном смысле слова население преобладает в провинции и играет в ее культурном ландшафте ведущую роль. Человек может быть местным просто по факту рождения, но может таковым стать, для чего необходимы, правда, целенаправленные усилия. Укоренение требует адаптации равно к природным и культурным элементам ландшафта. Как тип культурного ландшафта провинция возможна на любой природной основе. Но она невозможна без обжитого, полноценно и многосторонне, а значит семантически и символически освоенного и проживаемого природного ландшафта.
Однако провинцией делает территорию не просто и даже не столько высокий уровень ее освоенности, хотя обычно это существенно, а тип и смысл ее ландшафтной среды. Для уже упомянутого Русского Севера, классического образца старой русской провинции, была характерна как раз относительно невысокая доля антропогенных, преимущественно аграрных ландшафтов, а преобладал ландшафт таежно-болотный. Напротив, гиперосвоенное пространство без значительных массивов природного ландшафта, скорее всего, не является провинцией. Природные элементы существенны и в функциональном и символическом аспекте, однако явный «природный» перекос в самосознании жителей — верный симптом периферии. По-видимому, именно в провинции полноценный культурный ландшафт как феномен и являет себя с особой полнотой, что может служить эвристической основой для диагностики конкретного места на «провинциальность»[4].