Представительство, голосование и выборы
Есть страны, где не возникает особых споров по поводу существующей избирательной системы, но есть и такие, где она является предметом острейших политических дебатов, связанных с проблемами политического и конституционного значения. Это, в частности, относится к Франции, где избирательная система изменяется, кажется, столь часто, что любое ее описание грозит, так сказать, оказаться устаревшим, е
ще не будучи законченным. Во время парламентских выборов 1985 г. например, был отменен принцип второго тура и введена система региональных списков, но в 1993 г. страна вновь вернулась к прежней системе. В Великобритании, где всеобщие выборы по традиции проходят по мажоритарной системе, для выборов в автономные органы Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, а также в Совет Большого Лондона и Европейский парламент с 1999 г. были введены более пропорциональные системы. Самое интересное во всем этом то, что в тех реформа избирательных систем, которые идут в разных странах мира, невозможно уловить никакой закономерности. Так, в 1994 г., когда Новая Зеландия вместо мажоритарной системы ввела пропорциональное представительство, Италия пошла в противоположном направлении и заменила систему партийных списков менее пропорциональной системой.
Вообще об избирательных системах много говорят еще и потому, что от них напрямую зависят политические судьбы партий — во всяком случае их перспективы прихода к власти или, по крайней мере, участия в ней. Нет ничего странного поэтому в том, что отношение партии к избирательной системе подчас напрямую зависит от того, находится ли она у власти или в оппозиции. Так, крутые политические виражи французского президента Миттерана в 1980—1990-х годах главным образом и были продиктованы стремлением увеличить представительство социалистов в Национальном собрании. То же самое можно сказать и о британской лейбористской партии в 1980-х годах, когда ее интерес к реформе избирательной системы то возрастал, то снижался в зависимости от шансов партии победить по принципам мажоритарной системы. То, что лейбористы поддержали идею введения системы пропорционального представительства для выборов в автономные органы, а в 1997 г. были решительно настроены в пользу референдума об избирательной реформе для Палаты общин, можно отчасти считать следствием тех 18 лет, что партия провела в оппозиции. Примечательно, что стоило лейбористам одержать внушительные победы на выборах 1997 и 2001 годов, как их интерес к реформе системы выборов в парламент заметно снизился, а обещанный референдум так и не состоялся. Но переменчивость этих настроений в партии, возможно, связана не только с конъюнктурными соображениями. Дело в конце концов объясняется одним — «наилучшей избирательной системы» попросту не существует.
Полемика вокруг избирательных систем, в сущности, сводится к вопросу о том, на каких принципах должно быть основано «хорошее» правительство. Скажем, что важнее для правительства — быть представительным или эффективно управлять? Что лучше — искать компромиссы и консенсус или следовать принципам и своим идеологическим ориентациям ? На все эти вопросы однозначного ответа нет и быть не может. Наконец, поскольку выборы выполняют несколько функций, судить о них приходится по нескольким критериям, но здесь вполне может выясниться, что сами эти критерии, как нередко бывает, противоречат друг другу. Возможны, следовательно, лишь качественные оценки — с учетом баланса сильных и слабых сторон конкретной избирательной системы и ее достоинств относительно других систем. Итак, критерии оценки избирательных систем можно разделить на две категории — связанные с качеством представительства и эффективностью управления.
Мажоритарные системы обнаруживают свои слабые стороны, если во главу угла поставить критерий представительства. Суть заключается в том, что эти системы всегда, где в большей, где в меньшей степени, искажают позиции электората: партии, при ней всегда получают больше мест, чем они «заработали» на выборах. Во всем этом всегда присутствует «несправедливость» по отношению к малым партиям и партиям с географически рассредоточенным электоратом, — и «чрезмерная справедливость» к партиям большим и партиям с консолидированным электоратом. Примеры: в 2001 г. британская лейбористская партия получила 63% мест в парламенте при 41% набранных на выборах голосов, консервативная партия — 25 мест при 31% голосов, а либеральные демократы — лишь 8% мест при 18% голосов. С точки зрения политического представительства все это, разумеется, представляет собой острейшую проблему, тем более что обиженные «третьи» партии часто являются партиями центристского, а отнюдь, скажем, не экстремистского толка.
Можно утверждать, что всякая мажоритарная система порождает следующий политический феномен — двухпартийную систему и однопартийное правительство, что на самом деле никак не отражает действительных предпочтений электората. Но во всем этом есть и куда более серьезные проблемы. Такие, например, факты, что партии могут придти к власти, не имея и двух пятых голосов избирателей (в Великобритании, например, в октябре 1974 г. лейбористы получили большинство в Палате общин с показателем 39,2% голосов) есть, как ни смотри, весьма и весьма серьезное испытание для легитимности данной политической системы в целом. Кроме того, при этом возникают ситуации, в которых сильно «идеологизированные» партии могут вполне продолжительное время оставаться у власти, в общем-то не беспокоясь относительно своих электоральных позиций. Британские консерваторы, скажем, смогли реализовать обширнейшую программу рыночных реформ в 1980—1990-х годах, хотя на выборах они никогда не получали больше 43% голосов. Когда по факту получается, что большинство избирателей находится в оппозиции к правящей партии, весьма сложно доказать, что она имеет политический мандат вообще на что-либо.
В свете этих фактов может показаться, что пропорциональные избирательные системы полнее обеспечивают представительство. Для начала, однако, скажем, что не следует отождествлять принцип пропорциональности со справедливостью выборов. У систем пропорционального представительства тоже есть свои критики, и критикуются эти системы за то, что они склонны порождать коалиционные правительства. Хотя в отличие от однопартийных, коалиционные правительства опираются, как минимум, на 50%-ную поддержку избирателей, их политическая линия всегда определяется после выборов, и поэтому невозможно утверждать, что ее, эту линию, одобрило вообще какое-либо число избирателей. К тому же, и в этом случае реальное влияние партии внутри коалиции может не соответствовать числу полученных ею голосов: классический пример — ситуации, когда небольшие центристские партии (например, Свободные демократы в Германии), диктуют свои условия более крупным партиям (например, ХДС или СДПГ в той же Германии), угрожая примкнуть к другой партии в коалиции. Словом, получается, что «хвост машет собакой».
В пользу мажоритарных систем обычно приводится тот аргумент, что они лучше обеспечивают выполнение правительством своих функций, как и содействуют политической стабильности в целом. Да, они непропорциональны, мог бы сказать их сторонник, но это та цена, которую все-таки стоит заплатить за возможность иметь сильное правительство, однопартийным же такое правительство будет потому, что не могут же избиратели в мажоритарной системе отдать предпочтение сразу двум партиям. Опираясь на сплоченное большинство законодательного собрания, такие правительства способны продержаться у власти полный срок. Коалиционные же правительства, напротив, слабы и нестабильны: здесь вечно идет какой-то бесконечный процесс согласования позиций и постоянно присутствует угроза распада. Классическим примером в этом смысле является Италия, где с 1945 по 2001 год сменилось 59 правительств.
Скачать реферат