Анализ феномена Иранской революции 1978–1979 гг.
Детально изученные и многократно описанные события из истории Ирана упомянуты нами лишь с целью обратить внимание читателя на то, что иранский национализм, обращенный, в том числе и против США, имел устойчивые историко-психологические корни. В этой связи ярый антиамериканизм, проявившийся в ходе антимонархических выступлений 1978–1979 гг. и сохранившийся затем в качестве одного из главных принц
ипов постреволюционной идеологии, являлся явлением вполне закономерным.
Стремление самоутвердиться, освободившись от навязывавшейся извне «опеки», отряхнуться от насаждаемой европейской культуры обращало мыслящую часть иранского общества, прежде всего интеллигенцию, студенческую молодежь, другие социальные группы к Исламу, усиливало религиозные чувства, подталкивало к общению, к союзу с мусульманским духовенством, которое по своей природе не могло не стоять на позициях решительного противодействия иностранному (т.е., разумеется, прежде всего христианскому) засилью. Такое движение явственно проявилось, например, в ходе той же борьбы за иранскую нефть. Отсюда популярность националистическо-исламских идей, проповедовавшихся, в частности, Д. Али Ахмадом, А. Шариати, представителями Национального фронта, в том числе М. Базарганом – первым послереволюционным премьер-министром Ирана.
В предреволюционные годы исламский национализм стал все более утверждаться на позициях активного противодействия антимусульманской идеологии властей. Несовместимость морали шахского государства с Исламом была очевидна, открыто проявляясь во всем, начиная с обложки одного из популярных иранских журналов, где монарх с супругой были запечатлены мчавшимися на водных лыжах в купальных костюмах, и до легально действовавших ночных клубов, варьете и даже публичных домов. Хотя шах время от времени все-таки старался демонстрировать свою приверженность мусульманской вере, в стране были созданы такие условия, при которых реализовать религиозные убеждения для тех, кто хотел сделать карьеру, заняться политической работой и т.д., то есть для наиболее активной части иранских граждан, было крайне затруднено: религиозность не поощрялась. Тогда она уходила во внутрь, усиливаясь как бы в пику фактически существующим ограничениям.
Итак, стремление иранцев самоутвердиться, отторгнуть довлеющее влияние чуждой культуры обусловило их особую тягу к религии. В ходе антимонархического движения духовенство успешно использовало этот фактор, сумев в большой степени благодаря религиозно-патриотическим, антиамериканским, антизападническим в целом лозунгам объединить вокруг себя широкие слои населения, включая интеллигенцию и учащуюся молодежь, несомненно, составлявших костяк революционных сил. В результате бразды революционного движения, а в дальнейшем и иранского государства были сознательно вверены духовенству, которое к тому же смогло успешно реализовать свои организаторские возможности. Абсолютное большинство населения страны, включая женщин, добровольно надевших на себя чадру, в ходе двух референдумов 1979 г. проголосовало сначала за Исламскую республику, потом за Исламскую конституцию, учредившую в стране верховную власть факиха – духовного вождя нации. Им стал признанный лидер революции аятолла (религиозный сан) Р. Хомейни. Таким образом, в результате революционного переворота в Иране на смену светскому монархическому государству пришло теократическое республиканское. В данном контексте антимонархическая, демократическая по своим задачам революция 1978–1979 гг. являлась, безусловно, исламской. Позже новые порядки, внедрявшиеся исламским государством, вызвали значительную волну эмиграции. Сотни тысяч иранцев (точные данные об их числе отсутствуют) покинули страну и обосновались в США, европейских и некоторых других странах. Среди них было много представителей интеллигенции, студенческой молодежи, не принявших исламского режима. Но это было позже.
Напомним, что оба представителя династии Пехлеви, отводя теме патриотизма особое место в своей идеологии, пытались развернуть иранский национализм в сторону ценностей древней персидской культуры. При этом в качестве важнейшего ее атрибута представлялась монархия. Мохаммед Реза-шах, уверовав сам в существование у иранцев специфической потребности в монархическом государственном устройстве, пытался убедить в этом своих соотечественников. На самом деле неприятие абсолютистской монархической власти, стремление к демократии в полной мере утвердилось в сознании иранцев еще в пору конституционной революции. В определенной исторической ситуации либо в результате объективно позитивных социально-экономических мер монархического государства (например, в период «Белой революции») эти ощущения смазывались, однако всегда присутствовали. В 60–70-х годах активно развивавшиеся связи с Западом привели к проникновению в Иран не только традиций западной массовой культуры, но и к распространению в стране основополагающих ценностей демократии. На этом фоне по существу неограниченная власть иранского самодержца стала для мыслящих иранцев абсолютно неприемлемым анахронизмом. Шаги в сторону установления в стране демократических норм, предпринимавшиеся властями по мере развития революционных событий, воспринимались как маневрирование шаха и его сторонников, а потому были отвергнуты.
В дальнейшем правящее духовенство, оставив своих политических союзников и устранив оппонентов, стало откровенно попирать демократические завоевания революции. Однако длительная, по сути, освободительная и победоносная война с Ираком и последовавший за ней восстановительный период переключили внимание народа на решение соответствующих жизненно важных для страны задач и тем способствовали укреплению исламской власти. На последующих этапах, после смерти Р.Хомейни, несколько раскрепостившиеся иранцы и вновь в первую очередь представители интеллигенции, студенческая молодежь стали все чаще проявлять недовольство всевластием духовенства, не только не сумевшего создать, как было обещано, общества исламского благоденствия и справедливости, но и обеспечить преодоление накопившихся социально-экономических проблем и искоренение традиционных пороков – коррупции, казнокрадства, местничества, протекционизма и т.д.
Эти настроения в полной мере проявились в ходе первого в 1997 г. и повторного в 2001 г. избрания на пост президента Ирана ходжатоль ислама (религиозный сан) С. Хатами, в широкой поддержке его курса на либерализацию исламской системы, развитие контактов с внешним миром, в том числе и европейскими государствами. Очевидно, что в настоящее время абсолютное большинство иранцев убеждено в необходимости перемен. Готовы ли они, однако, к решительным действиям по устранению правящего духовенства, отстаивающего националистические и религиозные позиции, может ли, хочет ли нынешнее поколение граждан Ирана отказаться от исламских норм и принять европейский образ жизни? Видимо, можно гипотетически предположить, что при дальнейшей дискредитации нынешней исламской власти возможно возникновение серьезной оппозиции теократии, однако, скорее всего не под лозунгами европеизации государственного устройства и иранского общества в целом. На нынешнем этапе такие призывы не нашли бы должной социальной поддержки. Во всяком случае, рейтинг С. Хатами, твердо стоящего на позициях поэтапного, неконфронтационного движения к так называемой исламской демократии, по-прежнему остается весьма высоким.