Смысл Рождества

Итак, Рождество возводит нас к Началу начал, к Ипостасной Премудрости Божией, Сыну и Слову Божию.

Богочеловек

Но что же собой представляет это Начало и Посредник? Немощная человеческая мысль не могла представить его иначе, как неким средним между Богом и миром существом — меньшим, чем Бог, но большим, чем человек. Это означало бы, что он и не Бог, и не человек, а значит, и спасит

ельной силой не обладал бы, и не мог бы выступить ходатаем за людей как существо не нашего рода. Но Святая Церковь, обобщая благовестие Евангелистов и Апостолов, учит, что Иисус Христос есть совершенный Бог и совершенный человек, в одной Ипостаси (Лице, Личности) соединяющий оба естества — Божество и человечество без всякого ущерба той и другой природы.

Это учение раскрыто в творениях св. Отцов Церкви и определениях Вселенских Соборов так называемой эпохи христологических споров, с IV по VII век. Впрочем, оно никогда не составляло предмета целенаправленных спекуляций Отцов и было выражаемо не философским, а богословским языком, и больше даже языком проповеди, сотериологии, т.е. с точки зрения отношения этих идей к спасению человека во Христе. И Церковь на Соборах формулировала его на языке догматов не столько положительно (катафатически), сколько отрицательно (апофатически), и только тогда, когда восставали ереси, грозившие уничтожить спасительную силу христианства. Этот сотериологический, так сказать, «прагматический» и «экзистенциальный» характер догматов Церкви, конечно, неудовлетворителен для философского, систематического ума и всегда вызывал все новые попытки богословских и философских синтезов. Но те, кто искали именно спасения, а не чего-либо иного, и достигали искомого, в особенности же подвижники-аскеты, молитвенники и исповедники веры, в течение всех веков неизменно и согласно свидетельствовали о спасительной силе церковных догматов, их абсолютной полноте и самодостаточности для указанной цели.

Если бросить беглый взгляд на пройденный Церковью «тяжкий путь познания», путь к искомой истине о Богочеловеке, то прежде всего видно, что несколько столетий напряженных духовно-интеллектуальных поисков были неразрывно связаны с борьбой за чистоту Православия и неизбежными при этом трагическими поражениями и потерями многих искренних, но не по разуму ревностных братьев и даже целых народов.

Ключевой вопрос христологии состоял в согласовании единства и двойства во Христе: если Христос — Один, то, как и в каком смысле в Нем совмещаются Бог и человек? Уже первая попытка осмыслить это, предпринятая епископом Лаодикийским Аполлинарием (и в этом его несомненная заслуга перед церковной историей), оказалась, так сказать, блестящей неудачей. В его хитроумном построении единство Христа обеспечивалось тем, что Он был Богом, воспринявшим все человеческое естество, кроме ума (логоса), который в Нем замещался предвечным Логосом Божиим (два ума в одном лице, по Аполлинарию, невозможны). Однако, согласно древней святоотеческой формуле, «что не воспринято, то не исцелено»; следовательно, оставался не спасен ум, «ведущее», или «владычественное» начало в человеке, по учению древней психологии. Стремление богословов антиохийской школы (Феодора Мопсуестийского, бл. Феодорита Кирского и особенно Нестория), для которой была характерна практичность, исторический и буквалистский подход к пониманию Писания, сохранить за Христом полную человечность вело к разъединению в Нем Бога и человека. Получалось, что родился некий человек Иисус, в которого постепенно вселялось Божие Слово; единство их было не более чем нравственным и благодатным, единством воли, но не абсолютно реальным, не онтологическим. Борьба св. Кирилла Александрийского с этим учением антиохийцев, которое постепенно развилось в несторианскую ересь (осуждена на III Вселенском Соборе), привела, напротив, к излишнему подчеркиванию единства во Христе. Для св. Кирилла самым важным была единая жизнь Христа как самотождественной Личности. Он выражал это на тогдашнем языке как «природное единство» (e[nwsij fusikh,( kata. fu,sin), что означало для него абсолютную реальность этого единства, его объективность в противовес субъективности, условности признания одного лица Христа несторианами. Неосторожные и терминологически нестрогие выражения св. Кирилла дали повод развитию противоположной крайности — монофизитской ереси, согласно которой Божество и человечество во Христе сливаются в «одну природу» (отсюда название: mo,nh fu,sij «одна природа»), так что человечество «испаряется» при соприкосновении с Божеством, а последнее оказывается страждущим и умирающим. После победы Халкидона (IV Вселенского Собора) монофизитство возрождается в монофелитстве (mo,non qe,lhma «одна воля»), по которому во Христе одна воля и одно действие (энергия), а именно Божественные, — две воли и энергии в одной личности кажутся невозможными. Героическая защита преп. Максимом Исповедником православного учения (дифилитства) о реальности во Христе двух воль и действий на основе его глубокого различения «природной» воли и «гномической» (ипостасной, личностной), завершает христологическую эпоху еще одной победой — дополнениями VI Вселенского Собра к оросу (определению) Халкидона.

По классической и гениально, а вернее, богодухновенно точной формуле Халкидона, дополненной VI Собором, мы исповедуем «одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, того же совершенного в Божестве и того же совершенного в человечестве, истинно Бога и истинно человека, того же из разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и того же единосущного нам по человечеству . одного и того же Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно лицо и одну ипостась, не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и Единородного Бога Слова, Господа Иисуса Христа .»; «и в Нем две естественные воли или хотения, и два естественные действия нераздельно, неизменно, неразлучно, неслиянно . Его человеческое хотение не противоречит и не противоборствует, а следует или — лучше сказать — подчиняется Его Божественному и всемощному хотению».

Халкидонский орос составляет немеркнущую славу Церкви. По согласному заключению историков, его чеканно строгое определение отнюдь не вытекало логически или диалектически из борьбы предшествовавших собору мнений и явилось истинным чудом, как бы громом с ясного неба, вспышкой молнии, мгновенно осветившей все темные углы запутанного лабиринта мнений и догадок. В частности, в свете халкидонского догмата стало ясным, с одной стороны, православие св. Кирилла, несмотря на его монофизитски выглядевшие двусмысленные выражения, ибо все его стремление заключалось в отстаивании живой и реальной единичности Христа, но при этом окончательно выяснилось, в чем именно заключалось заблуждение подлинных монофизитов Евтихия и Диоскора, тупо доведших эту идею до абсурда слияния двух природ и исчезновения человечности в Божестве; с другой же стороны, ясно обнаружилось, в чем состояла еретичность несториан, не допускавших реального, подлинного единства Божества и человечества во Христе.

 Скачать реферат