Российский тоталитаризм. Урбанизация в системе факторов его становления, эволюции и распада
Исторический путь России в XX в. пытаются объяснить с разных точек зрения: здесь и околонаучные идеи о злодеях-большевиках, "изнасиловавших" историю, и претендующие на универсальность теории модернизации и догоняющего развития, и не менее претенциозный цивилизационный подход, и работы тоталитарной школы, и т.д. Автору данной статьи представляется, что почти все из этих подходов отра
жают тот или иной важный срез социальной реальности (будь то структурный или историко-генетический), однако не дают полного адекватного отражения и объяснения исторического процесса. Они придают гипертрофированное значение отдельным аспектам развития страны. А потому необходим "стереоскопический" взгляд на историю, способный синтезировать достижения различных научных школ и направлений.
Теории модернизации строятся на идее отставания России от западной цивилизации, иногда - в узкотехнологическом плане, иногда - в более широком, включая социально-экономические, социо-культурные и политические процессы. Безусловно, категория модернизации (и основанные на ней концепции) полезна, но слишком аморфна и исторически неконкретна: она применима и к разновременным процессам (и к петровскому времени, и к началу XX в., и к советскому периоду). Однако модернизация в ходе петровских реформ, Великие реформы 1860-х гг. и сталинская индустриализация - сущностно разные явления. Рожденные в 1950-е - 60-е гг. на Западе теории модернизации, связанные прежде всего с именами Б. Хозелица, У. Ростоу и других социологов, ставивших во главу угла смену технологий, а как общественный идеал - западное общество массового потребления, сегодня активно адаптируемые отечественными исследователями для нужд познания истории России, хотя и отражают важный срез ее исторического процесса, но не дают и в принципе не могут дать адекватной и полной его картины: они исходят из идеи линейности прогресса, необходимости и неизбежности унификации всех стран под западную модель, отмечены (как и марксизм) едва скрытой печатью телеологичности.
Иной аспект отечественного развития затрагивается в рамках цивилизационного подхода. Здесь основное значение придается развитию страны как целостности, закономерностям реализации ее внутренних потенций, причем Россия рассматривается как специфическая локальная цивилизация, равновеликая таким как западноевропейская (и шире - западная), южноазиатская, восточноазиатская и т.д. Этот подход также отличается хронологически "сквозным" характером, а потому столь же "дистанцирован" от конкретной исторической специфики, как и концепции модернизации, "догоняющего развития". В отличие от последних, он придает самоценность и доминирующее значение внутренним явлениям, однако слабостью его является малая соотнесенность с внешним миром: она проводится в основном на уровне сопоставления, но не конкретного взаимодействия. Как частный элемент такого подхода может рассматриваться и роль имперского фактора в российской истории, с определенного времени ставшего ей имманентным.
С точки зрения автора, и модернизационный, и цивилизационный подходы отнюдь не исключают, а дополняют друг друга, высвечивая важные стороны отечественного развития. Для полного и адекватного познания сущности российской истории необходимо не противопоставление, а соединение их, но не эклектическое, а синтетическое. Однако и этого явно недостаточно. Начиная с эпохи промышленной революции, был запущен ряд процессов и социальных механизмов, которые не могут быть отражены в рамках названных подходов. Особенно это характерно для XX в., когда Россия, оставаясь специфической локальной цивилизацией, во многом подчинилась универсальным тенденциям техногенной цивилизации и ее социально-экономическим и политическим следствиям.
Особое значение приобретают в познании сущности российской истории XX столетия такие новые для нее и, казалось бы, относительно узкие явления, как социально-политический процесс и урбанизационный процесс, причем в их взаимодействии. Сделав в конце XIX - начале XX вв. первые шаги на пути к "городскому" обществу, Россия сразу же вступила в зону действия социально-политических сил и процессов, характерных для всей Европы, хотя и с огромной российской спецификой. Так, вестернизация в социальном плане зашла достаточно далеко, особенно в "центре", в крупнейших городах, где и определялась политическая судьба страны. Не меньшей она была и в собственно политической сфере, где, начиная с Великих реформ 1860-х - 70-х гг., через революцию 1905-1907 гг. произошли громадные сдвиги как в направлении к гражданскому обществу, так и в создании современных, а точнее - вестернизированных политических институтов. Поэтому вряд ли можно согласиться с точкой зрения, что к российской истории XX века неприменимы подходы, используемые для анализа социально-политических процессов в других странах Европы. Естественно, они требуют конкретизации и корректировки применительно к российской специфике, адаптации методик и категориального аппарата к конкретному материалу, а главное вписывания в "объемное" видение отечественного исторического процесса, но отказываться от полезного теоретического инструментария, который "работает", было бы неверно. Тем более, если подходить к нему с предлагаемых нами позиций: не абсолютизировать данный подход, который отнюдь не исключает модернизационный или цивилизационный подходы, а осуществить их синтез, что даст объединение отдельных срезов социальной реальности в целостную картину.
Среди таких спорных сегодня подходов - идеи "тоталитарной школы", согласно которым советское общество относится к тоталитарной модели левой модификации. Если последовательно использовать ее аппарат, то складывается следующее представление о трудном пути России в XX столетии. Волею исторической судьбы почти весь XX в. прошел для нее под знаком тоталитаризма: в начале века готовилась почва и засевались семена тоталитарности, в 1917 г. появились первые всходы, к 1930-м гг. растения окрепли и т.д. Россия стала открывателем этой модели развития. Вместе с тем, весь XX в. для страны характеризуется одним, фундаментальным процессом, который на разных стадиях сопутствовал советской системе, стоял и у ее истоков, и в зените ее развития, и в момент крушения. В то же время урбанизация и "тоталитаризация" не просто шли параллельно, а явно переплетались, во многом взаимно обусловливаясь. Именно это, а также фундаментальность обоих исторических явлений, характерных в России именно для XX в., ставит их взаимодействие в позицию ключевой проблемы российского исторического процесса. Причем урбанизация как базовое для общества явление оказывается первичной - не только хронологически, по времени возникновения, но и по типу взаимодействия в этой исторической связке.
Понятие "тоталитаризм" сегодня по разным причинам отвергается многими обществоведами, в том числе и историками. Одни, следуя в фарватере западной общественной мысли, в рамках которой, собственно, и была выдвинута эта категория, считают ее явно устаревшей, так как на том же Западе появились более современные концепции, не признающие или "преодолевшие" "тоталитарную школу". Другие считают неприменимой данную категорию к отечественным реалиям, потому что она возникла в иных социо-культурных условиях, в рамках западных научных традиций и звучит "диковато" для русского уха. Третьи - и к ним "де факто" относятся многие историки - считают вообще излишними какие-либо теоретические конструкции, полагая, что нужно исходить из конкретики и грамотный анализ источников вполне достаточен для объяснения российской истории.