Позитивистские политико-правовые теории

Однако Иеринг не ожидает от госу­дарства педантичного следования закону. Ему ясно, что зако­ном государственная власть сама себе связывает руки, сама ог­раничивает свободу собственных действий. «Возникает вопрос о том, до какой степени это необходимо и необходимо ли это раз навсегда во всех случаях проявления этой власти». Ответ на этот вопрос у Иеринга готов, и он не в пользу права, не в поль­

зу закона. Там, где обстоятельства заставляют государственную власть делать выбор между обществом и правом, «она не только уполномочена, но и обязана пожертвовать правом и спасти об­щество». Иеринг не разъясняет, в какой момент необходимо делать такой выбор и как уберечься здесь от произвола, от пре­думышленного избавления от «балласта» права. Неудивительно поэтому его скептическое отношение к идее правового государст­ва. Такому государству он вообще отказывает в жизнеспособно­сти. Оно, по мнению Иеринга, «не могло бы просуществовать и одного месяца».[11]

Иеринг переносит на почву правоведения концепцию борь­бы как универсального принципа бытия органического мира. Она получила во второй половине XIX в. широкое хождение в европейских научных кругах. Достаточно вспомнить дарвинов­скую теорию борьбы за существование, идею классовой борь­бы в историографии и социологии. Полемизируя с историче­ской школой права, учившей понимать обра­зование и развитие права как незаметный, безболезненный и мирный процесс, подобный становлению и эволюции языка, Иеринг («Борьба за право») старается доказать нечто противо­положное: «Жизнь права есть борьба, борьба народов, государ­ственной власти, сословий, индивидов». Для него «всякое пра­во в мире должно быть добыто борьбой», «борьба есть работа права» и т. д.

Если бы при этом речь шла о необходимости сопротивлять­ся произволу, устранять беззаконие, добиваться восстановле­ния нарушенных прав, защищать законные интересы, никаких вопросов не возникло бы. Однако у Иеринга призывы к борьбе за право приобретают осо­бый, вызывающий тревогу смысл. От них веет духом воинст­венности. Они отдают апологией насилия, поэтизацией борь­бы, сражений как некоего возвышенного состояния человеческого бытия: « .я имею мужество открыто признаться в любви к борьбе . нет другого материала, имеющего такую притяга­тельную силу, как борьба и война». Известно, какой страшный урон понесла в XX в. цивилизация от того, что не смогла найти эффективного противоядия восхвалению «притягательной силы борьбы и войны».[12]

3. Учение Дж. Остина о праве

Формирование школы юридического позитивизма обычно относят к первой половине XX в. и связывают его с творчест­вом Джона Остина, который в 1826 г. возглавил первую кафедру юриспруденции в Лондонском университете, незадолго до этого открытого стараниями И. Бентама и его ок­ружения. В цикле своих лекций под названием «Определение предмета юриспруденции» он развил идею Т. Гоббса о праве как команде суверена и утилитарист­ский тезис И. Бентама о том, что подобная команда суверена должна быть нацелена на обеспечение наибольшего счастья для наибольшего числа людей. Однако в отличие от своего старше­го современника Остин не был столь радикальным в истолко­вании этого тезиса в отношении государственного устройства и политики. Кроме того, в истолковании принципа пользы он критически воспринимал бентамовскую концепцию моральных чувств и был склонен толковать принцип полезности как неяв­но выраженное собрание божеских заповедей. В отношении позиции И. Гоббса он заявлял, что в работах по­следнего проповедуется абсолютная обязанность подданных повиноваться и не обсуждаются случаи, когда полезность тре­бует неповиновения. Кроме того, И. Гоббс, по оценке Остина, ошибочно приписывал происхождение суверенитета и незави­симого политического общества некоему «фиктивному согла­шению или договору».

С именем Остина следует связывать не появление самого юридического позитивизма, а только своего рода профессиона­лизацию и предметную рационализацию традиции правового позитивизма. Главный труд Остина «Лекции о юриспруденции, или Философия позитивного права» (1863), подготовленный к печати посмертно его женой Сарой и снабженный примеча­ниями Дж. С. Милля, бывшего в числе его любимых студентов, создавался в то время, когда уже стали известными труды авто­ра «Курса позитивной философии», с которым имеются прямые переклички в части второй лекций. Вполне в духе Конта звучит высказывание Остина о том, что «доброе и стабильное правительство немыслимо или почти немыслимо до тех пор, пока основы политической науки не станут известными основ­ной массе населения».[13] В некой комбинации рационального правления и просвещенного населения лежит, таким образом, ключ к социальному прогрессу.

Таким образом, в творчестве английского правоведа совмес­тились методологические приемы исследования современного ему утилитаризма и позитивизма, для которых был характер­ным акцент на эмпирических особенностях права. Эмпирическое познание права предполагалось осуществлять на основе чисто юридических критериев, обособленных от моральных оценок права, а также от социально-политиче­ских его характеристик, столь присущих естественно-правовой традиции обсуждения проблематики права и правоведения.

В итоге право предстает в относительно определенной и легко обозреваемой совокупности правил, принципов и типологических делений. Если, по представлениям И. Бентама, право следует воспринимать как совокупность знаков, изданных или одобренных сувереном для регулирования должного поведения определенного класса лиц, находящихся под его властью, то, согласно Остину, такого суверена можно представить себе - в зависимости от обстоятельств - в виде не только лица, но и учреждения которое действительно, а не формально является сувереном для подвластных в данном по­литическом сообществе. Источником права, таким образом, яв­ляется суверенная власть, причем важнейшей гарантией нор­мального функционирования права и самой суверенной власти выступает привычка большинства к повиновению. Нет поэто­му, согласно Остину, оснований относить к разряду позитивно­го закона, к примеру, распоряжение оккупационных армейских властей, даже если они, и дают этому распоряжению наимено­вание закона.

В конструкции Остина суверен предстает воплощением все­властного учреждения, а норма права - нормой властного при­нуждения, или, говоря словами самого Остина, «правилом, ус­тановленным одним разумным существом, имеющим власть над другим разумным существом, для руководства им».[14] Приказ суверена, снабженный санкцией, и есть, по сути дела, правовая норма. По этой логике позитивны­ми законами в строгом смысле этого слова должны считаться такие законы, которые предполагают возложение обязанностей и которые влекут определенные последствия, в том числе нега­тивные в виде законного причинения вреда.

Таким образом, норма получает юридический характер толь­ко в том случае, когда некто, обладающий необходимыми власт­ными возможностями и способностями, в состоянии придать ей обязывающую силу принуждения под угрозой причинить вред нарушителю данной нормы. Этим субъектом суверенных властных полномочий может быть не только человек, но и бог. Санкции, установленные позитивным законом, имеют характер юридический и политический одно­временно, поскольку они реализуются на практике данным по­литическим сообществом в принудительном порядке. В этом смысле право в целом является приказом суверенной власти, устанавливающим обязанности и находящим гарантии их реа­лизации в политических санкциях и принуж­дении.

Страница:  1  2  3  4  5  6 


Другие рефераты на тему «Политология»:

Поиск рефератов

Последние рефераты раздела

Copyright © 2010-2024 - www.refsru.com - рефераты, курсовые и дипломные работы