Мусульманская диаспора в России и ситуация в Чеченской республике
В отличие от различных исламских благотворительных и общественных организаций из стран Персидского залива, Пакистана или Турции, действовавших на постсоветском пространстве, «Братья-мусульмане» с самого начала обратили свои взоры именно на деятельность ИПВ, которая представляла интерес как массовая организованная политическая сила советских мусульман. В начале 90-х годов некоторые «Братья» пыта
лись усилить свое присутствие в ИПВ на различных уровнях. М.Тахан в своей книге «Будущее ислама на Кавказе и в Средней Азии» пишет, что старался принимать непосредственное участие в деятельности ИПВ. «Мы консультировали наших братьев в Москве, Узбекистане, Таджикистане и в других странах».
Формирование единой идеологической платформы ИПВ проходило в ходе выработки внутреннего мировоззренческого консенсуса, достижение которого было осложнено широким представительством в партии амбициозных лидеров из разных региональных религиозных элит. В 1992 г. в период обострения внутренних противоречий между некоторыми фракциями в ИПВ авторитетные лидеры «Братства» (М.Машхур, М.Кутб) пытались выступить арбитрами и примирить конфликтующие стороны. К этому времени в ИПВ уже отмечался повышенный интерес к литературе и современной прессе «Братьев-мусульман». Трудно сказать, какая именно тенденция возобладала в главном курсе партии, так как регионализм и внутренние фракционные противоречия (кроме того, развал СССР), в конце концов, привели ИПВ к распаду в августе 1992 г.
Эти события совпали с началом гражданской войны на Балканах, которая приковала к себе внимание и главные усилия международных структур «Братьев-мусульман» и временно ослабила внимание к проблемам исламского движения в России. Между тем, во второй половине 90-х годов в России активизировали свою деятельность некоторые салафитские фонды из стран Залива. Под воздействием крупных финансовых проектов в северокавказском регионе появились группы («джамааты») салафитской ориентации, деятельность которых полностью противоречила принципам «Братьев-мусульман».
Во-первых, анализ, проведенный различными исследователями, позволяет утверждать, что идеология и стратегия «джмаатов» отразила в себе сложные процессы «усвоения» иностранных исламских концепций, а именно, одной из его версий – политизированной салафии, возобладавшей в «джмаатах» в силу различных социально-политических обстоятельств. В то же время идеология «Братьев-мусульман» формировалась на базе эндогенных ценностей египетского ислама, отражая интересы традиционных элит и широких социальных слоев. В отличие от «джмааатов», «Братья» старались вести свою деятельность и формулировать доктрины, опираясь на традиционные институты египетского общества. Стратегия движения была направлена главным образом на внутриегипетский социальный диалог и резкий внешний протест против негативных проявлений колониальной политики Британии. «Джамааты» же олицетворяли антагонизм внутри мусульманской общины Дагестана, они не смогли избежать идейного и физического конфликта с местной духовной традицией. Если «Братья» старались стоять над традиционным (если не историческим) спором суфиев и салафитов, то дагестанские «джамааты» были не более, чем одной из противоборствующих сторон. Кроме этого, несмотря на определенные возможности (устойчивые финансовые источники, идеологический вакуум в обществе, тоску по идеям социального равенства), «джмааты» опирались на узкую социальную поддержку и напоминали религиозные групповые корпорации, объеденных на основе салафитской доктрины и практики.
Во-вторых, дагестанские салафиты концентрировались на проблемах такфира и бид’а, направляя все свои усилия на критику суфизма как неисламского явления или как противоречащего религиозной практике. Если «Братья» выносили идею такфира в область права, то местные салафиты – в разряд важных вопросов вероучения (акида). Соответственно, теории такфира кардинально разводили идеологию «Братьев-мусульман» и «джамаата».
В третьих, в отличие от дагестанских салафитов, основатели «Братства» аргументировали свои концепции широким кругом работ представителей богословских элит Аль-Азхара, ортодоксальных тарикатов (Хасафийя и Шазилийя), они предпочитали ориентироваться на конкретные мазхабы (главным образом, на маликитский, шафиитский и ханбалитский) и придерживались традиционных правил применения иджтихада. «Братья» привержены не букве, а духу учений салафитских богословов прошлого и настоящего.
В-четвертых, «джмааты» склонялись к однотипным формам пропаганды, своеобразной «очаговой», или «анклавной» исламизации, их мало интересовали программы длительного воспитания и образования, пропаганда ислама среди интеллигенции и студентов, работа в государственных органах и участие в местных выборах. В большей степени они склонялись к различным формам радикального протеста, трактовке джихада как наступательного вооруженного действия, воспитания боевого характера, применения такфира к местным суфиям и светскому руководству республики. Все это в своей основе противоречило исторической стратегии «Братьев-мусульман», направленной на разнообразные формы исламизации в различных социальных слоях населения, на подготовку воспитательных программ, активное вовлечение в свои ряды интеллигенции и студентов, лояльное отношение к властям и к работе в государственном аппарате, сдержанное отношение к джихадистким группировкам и экстремистским лозунгам. Кроме того, «Братья-мусульмане» представляют собой большое организованное политическое движение, в то время как «джамааты» напоминали неорганизованные локальные группы, склонные к социальной изоляции.
Между тем, следует отметить, что «джамааты» в некоторой степени были гетерогенным явлением. Отсутствие жесткой организации, увязанной с единой унифицированной идеологической платформой, не исключало различных трактовок салафитских доктрин, тяготевших и к умеренному полюсу, и открытых для концепций «Братьев-мусульман». Очевидно, что в воззрениях лидеров салафитов идеи социального равенства и справедливости, простоты и доступности ислама, содержатся элементы теоретических представлений аль-Банны, С.Кутба, Мустафы ас-Сибаи. Ряд исследователей называют А.Ахтаева лидером умеренного салафизма. Однако Ахмадкади представлял собой более интересную и неординарную фигуру с широким интеллектуальным кругозором. В ходе полевых изысканий, автор этой статьи в августе 2000 г. видел в личной библиотеке Ахтаева в селение Кудали книги таких авторов, как Л.Н.Толстой, А.П.Чехов, Т.Манн, философские работы Гегеля и Сенеки. Вручную переписанную Ахмадкади на арабском языке известную работу аль-Газали «Бидайия аль-хидаийя», а также работы на араб. языке по астрономии истории и политологии. Если оценивать воззрения Ахмадкади, анализируя его высказывания на страницах различных изданий («Знамя ислама», «Ат-Таухид», «Мусульманская цивилизация»), то можно заметить, что в данном случае доминирует идея гибкого центристского баланса между салафией и традиционным исламом, что позволяет выводить взгляды Ахамадкади в разряд отдельного религиозного мировоззрения.