Основные направления исследований российского революционного терроризма в западной историографии

Среди спектра российских оппозиционных партий, утверждала американская исследовательница, не нашлось ни одной антитеррористической. Социал-демократы, как большевистского, так и меньшевистского направления, осуждая терроризм в теории, активно применяли террористическую тактику на практике. Теракты в исполнении эсдеков имели в большей степени прагматическую направленность решения неотложных задач

текущего момента, нежели окутанные ореолом романтизма действия эсеровских боевиков. Даже кадеты, несмотря на все давление со стороны правительственных кругов, категорически отказывались осудить революционный терроризм, тайно сочувствуя боевикам.

Ярким представителем психологического направления в интерпретации природы терроризма является А. Гейфман. Террорист в этом понимании есть не носитель какой-то социальной идеи, а персонаж, сублимирующий через теракты собственные психологические комплексы. Внутренняя мотивация «идейного» террориста репродуцируется А. Гейфман следующим образом: «Люди, обуреваемые жаждой разрушительной общественной деятельности, зачастую достаточно тонкокожи и уязвимы, чтобы ощущать грубость, грязь, пошлость, уродство и прочие несовершенства окружающего их мира. Даже неисправимым оптимистам, не склонным к меланхолии и унынию, но обладающим чувствительностью, свойственно видеть и ужасаться порочности и глубоким нравственным (и эстетическим) изъянам во всем, что их окружает. И, пожалуй, особенно травмирует их то, что, вопреки даже самому сильному желанию человека не соприкасаться с этими отвратительными сторонами жизни, самое существование его в мире не только постоянно сталкивает его с пороком, но как бы пропитывает им человека, не умеющего противостоять давлению извне. И вот такой человек, не злодей и не проходимец вовсе, а наоборот, личность с уязвленной душой, чутко реагирующей на соприкосновение с любым видом уродства, приходит к отчаянной мысли о возможности искоренить мировое зло за счет изменения внешних обстоятельств. В разные эпохи такие рассуждения поддерживались различными философскими идеями, как бы оформлявшими мировоззрение человека, уже одержимого жаждой общественной деятельности. И, вооружившись схемами, описывающими несовершенство миропорядка, равно как и пути к его исправлению, такой человек начинает бороться с социально-политическими, экономическими, религиозными и прочими устоями, ломая их, чтобы изменить мир по своему вкусу (самому благородному, естественно) и - для себя. Вместо того чтобы призвать на помощь мудрость и, быть может, грустную иронию, дабы не заблуждаться (и не обольщаться) по поводу глубины и уникальности собственных страданий (и . достоинств), вместо того чтобы - как следствие развития самооценки и самоиронии - увидеть, наконец, рядом с собой ближнего, заметить с удивлением, что ему (этому отдельному, живому, дышащему человеку, а не абстрактной народной массе) тоже больно и страшно, вместо того чтобы затем, не унижая его снисходительной жалостью и не самоутверждаясь за счет его страданий, просто понять, почувствовать его боль, как если бы она была своя, и, понимая даже, что, может быть, выхода-то и нет и быть не может, разделить его тоску, - вместо всего этого революционер, обремененный жаждой спасти мир, забывает и себя, и своего ближнего ради уже неотделимой от него идеи».

Советская историография много внимания уделяла борьбе большевиков по разоблачению псевдореволюционной сущности других оппозиционных партий. Западные исследователи, по-видимому, под влиянием антибольшевистских выступлений представителей левого спектра российской эмиграции долго полагали, что революционеры ненавидели друг друга так же, как ненавидели самодержавие. Со временем тезис об абсолютном внутреннем расколе революционных сил стал пересматриваться. Появились многочисленные сведения о совместных террористических операциях, организованных боевыми группами различных социалистических партий. Большой интерес для понимания природы терроризма представляют межпартийные террористические объединения. В то время когда партийные идеологи обличали друг друга, боевики объединялись. Следовательно, терроризм имел собственную идеологию и программу, отличную от партийного канона. Не случайно организатор большевистских боевых групп Л.Б. Красин резко критиковал антиэсеровскую кампанию в «Искре», полагая, что она приносит значительный вред на местах, где террористическая

деятельность ведется совместными усилиями эсдеков и эсеров. Н. Нэй-марк, вопреки сложившемуся стереотипу, утверждал, что взаимоотношения между радикалами отличались идеологической гибкостью, терпимостью и взаимопомощью. В тактике объединения усилий на террористическом поприще он видел идущее от народников «наследие революционного движения». М. Мелансон полагал, что когда дело доходило до решительных действий, к каковым, прежде всего, и относился терроризм, представители левых партий забывали о былых разногласиях. Социалисты различных партий и фракций, писал он, «неформально согласовывали свои действия и в критические моменты заключали официальные межпартийные соглашения». Вероятно, в такого рода объединениях не последнюю роль играли этические мотивы. Участие в терактах предполагало угрозу смерти для боевиков, а потому отказ от объединенной террористической операции мог быть воспринят как проявление трусости.

При табуизации в СССР темы участия большевиков в организации террористических актов особое значение приобретают разработки проблемы отношения социал-демократии к терроризму в западной историографии. Впрочем, и среди западных историков сообщение об организованных социал-демократами террористических актах были не столь уж часты. Так, Р. Вильяме, хотя и уделяет внимание большевистской практике экспроприации, обходит молчанием участие большевиков в политических убийствах. Дж.Л.Х. Кип лишь упоминает о феномене большевистского терроризма, не раскрывая его содержания. Г.Дж. Тобиас рассматривает официальную позицию Бунда по отношению к терроризму в период, предшествующий первой русской революции. Правда, практическое участие бундовцев в террористической деятельности осталось за рамками его исследования. Бундовский терроризм до настоящего времени остается белым пятном в историографии революционного терроризма.

Непосредственно теме эсдековского терроризма была посвящена докторская диссертация Дэвида Алена Ньюэлла, защищенная в 1981 г. в Стэнфорде. Однако в ней автор главным образом исследовал терроризм через призму социал-демократической идеологии, а не практическую деятельность эсдековских боевых организаций. Среди прочих доводов, используемых в пользу терроризма, Д.А. Ньюэлл указывал на рассмотрение социал-демократами терактов как средства самозащиты от полицейского произвола, без которых абсолютно ничем не сдерживаемое насилие со стороны самодержавного режима перейдет все границы.

Террористическая практика как большевиков, так и меньшевиков была представлена в наиболее развернутом виде А. Гейфман. В отличие от Д.А. Ньюэлла, она доказывала фактическое расхождение террористической деятельности эсдеков с антитеррористическими идейными установками.

 Скачать реферат