Римско-германское противостояние в IV в. н.э.

Отличие рейнского участка римско-германского фронта от дунайского, несмотря на упомянутые сходные процессы, выяснилось достаточно быстро. Путь к высоким командным постам в римской армии представителям аламаннской и франкской знати был открыт мирным договором с этими племенами Константа в 342 г.[136] Учитывая, что лучшие имперские военные кадры постоянно отправлялись на Восток, как это было с ма

гистром пехоты Урзицином, который был возвращен с пол-дороги обратно на персидский фронт[137], на Западе необходимое преобладание и даже равновесие между командирами-германцами и римлянами было потеряно. Еще более усугубило ситуацию противостояние между Юлианом и Констанцием в 360–361 гг., когда многие имперские высшие чиновники остались на стороне последнего[138], и Юлиан был вынужден опираться на свои кельто-германские войска, возвышая, естественно, их командиров в противовес старым чиновникам и полководцам. Затем Юлиан забрал с собой лучшие войска Запада вместе с их германскими командующими в персидский поход, что позволило германцам (магистру конницы Дагалайфу) не только присутствовать, но и высказывать свое отдельное мнение на военном совете в феврале 364 г.[139]

Итак, середина IV в. явилась важнейшим этапом во взаимоотношениях Империи и германцев с точки зрения выбора модели дальнейшего поведения относительно друг друга. Начавшаяся стабилизация «границы» между сторонниками переселения и приверженцами сотрудничества с Империей распространилась вдоль всех северных рубежей Романии и привела к существенной перестановке сил в Барбарикуме. Появились примеры долгосрочного мирного сосуществования германских племенных союзов и Империи. В это же время началось сотрудничество не только с независимыми от Империи варварами, но и внутри Pax Romana появились первые результаты активного привлечения варваров к обороне государства начиная с времен Диоклетиана, которое на Западе приняло куда более существенные и угрожающие, чем на Востоке масштабы[140]. Сыновья первых летов[141], то есть жители Империи максимум во втором поколении, стали играть ведущую роль в жизни Запада, претендуя даже на диадему. В это же время, несмотря на упоминавшуюся критику варваризации армии, римские императоры осознают невозможность дальнейшего существования армии и государства без привлечения в элиту германцев. По-видимому, в 337–364 гг. германские офицеры проходят период становления в римской армии и осваиваются со своим все более значимым положением, постепенно переходя от спонтанной поддержки узурпаторов до активного вмешательства в выборы императоров.

Источники этого времени уже не делают различия между имперскими войсками и германцами на римской службе, которые защищают границу. Этническая принадлежность и даже степень романизованности солдат на границе перестают играть такую важную роль как раньше, на первый план выходит религиозная принадлежность. Так, например, в состав Римской империи включают по-прежнему все левобережье Рейна вплоть до устья, хотя никаких следов римской цивилизации, относящихся к IV в., на нижнем Рейне нет, как правильно указывает Д. Ван Берхем в это время римское военное присутствие заканчивается на территории современной Бельгии[142]. Карта позднеримских укреплений, приведенная Г. Шенбергером в его статье, подтверждает эту версию[143]. Аммиан приводит данные о попытках Юлиана восстановить некоторый контроль Империи над Декуматскими полями[144], которые уже однозначно считались варварскими землями, однако следует иметь в виду, что, хоть это и делалось во славу Рима, но почти всегда германскими руками с некоторым участием кельтов. Бесповоротность потери Декуматских полей для Рима подтверждается тем фактом, что в свое время (конец III в.) лимитаны, жившие на этой территории предпочли остаться на своих землях, несмотря на переход их под контроль варваров[145].

Стратегическое равновесие было утеряно навсегда. Несмотря на достаточно удачные для Империи галльские кампании Юлиана и дунайские – Констанция II, в междоусобных сражениях погибло слишком много негерманских солдат и офицеров римской армии, что предопределило активное и быстрое «врастание Барбарикума»[146] в Империю на следующем этапе, когда потеря этого равновесия была «оформлена» на полях сражений. Пока же, признавая свою зависимость от германских щитов на защите границ, императоры передавали варварам все новые и новые земли вдоль принципиальных оборонительных рубежей – Дуная и Рейна. И это при том, что за Империей сохранялась возможность непрямого воздействия на германский мир с помощью дипломатии, что, как продемонстрировал Латтвак относительно Дакии конца I – начала II вв. н.э.[147], является достойной альтернативой завоеванию Германии, которое, конечно, в IV в. было невозможно. В это же время страх врагов Империи перед неминуемым возмездием, на котором в первую очередь базировалась вся римская стратегия со времен Августа[148], пошатнулся.

3.Крушение оборонительной системы. Финал противостояния

3.1 Новая династия. Последние попытки сохранить PaxRomana

После неожиданно быстрой смерти императора Иовиана императором в феврале 364 г. «с общего согласия гражданских сановников и военных людей»[149] становится профессиональный военный Валентиниан вновь родом из Иллирии. Военачальники опасались новых мятежей, но благодаря тому, что Юлиан привлек к своему персидскому походу лучшие войска не только Востока, но и Запада, новый император был избран представителями обеих частей Империи. Валентиниан был сыном известного военачальника-иллирийца Грациана, выслужившегося из низов до высших постов в римской армии, популярного среди солдат[150]. То, что Валентиниан I был избран, а не получил трон по праву наследования накладывало на величину его власти определенные ограничения. За ним не стояла династия, поэтому он должен был быть временщиком, однако Валентиниан стал утверждать свою власть своеобразно – назначив, хоть и против мнения некоторых военачальников, своим соправителем с равными правами своего брата Валента. Таким образом, судьба его рода теперь зависела сразу от двух августов на троне, которых свергнуть было значительно сложнее, чем одного.

Валентиниан I быстро продемонстрировал, что он серьезно отличается от правителей из дома Константина. Во-первых, он – старший из августов избрал своей резиденцией Медиолан, Константинополь отдав Валенту. Запад наконец получил своего августа, впервые со времен Константа. Во-вторых, Валентиниан I никогда не стремился к единовластию, ведя войны только с противниками своей династии, но не истребляя, как Констанций II своих родственников. В-третьих, военно-политические приоритеты нового августа были связаны в первую очередь с обороной Империи, что и продемонстрировал эпизод с мятежом Прокопия.

Прокопий, будучи двоюродным братом Юлиана по матери, то есть являясь родственником бывшего императора, не принадлежащим к династии Константина, был военачальником довольно высокого ранга. С вступлением на престол Валентиниана и Валента он некоторое время скрывался, а затем поднял в Константинополе мятеж, который грозил новой династии самыми серьезными последствиями. На свою сторону Прокопий склонил готов, которые вновь стали грабить дунайские провинции Империи[151]. Валентиниан I при том, что в это время как по команде варвары атаковали все северные границы Империи[152], должен был вмешаться, чтобы помочь брату. Однако, после совещания с военачальниками он не пошел на Восток, рассудив, что Прокопий – враг его лично и его брата, а аламанны – всего римского мира[153]. И пусть Т. Моммзен упрекает Аммиана в необъективности по отношению к Валентиниану[154], но факт остается фактом – Валентиниан мыслил масштабами Империи и действовал согласно ее интересам. Ничего подобного во времена Констанция II нельзя было представить. Мятеж Прокопия был подавлен в 366 г., а сам он казнен.

 Скачать реферат