История российского революционного терроризма

Попытку представить сюжет азефского дела в форме драматического произведения предпринимали также П.Е. Щеголев и А.Н. Толстой. Не написанная ими совместная пьеса, ввиду сравнительно невысоких художественных достоинств, так и не была поставлена в театрах.

Проживавший во Франции известный режиссер А. Грановский вел в начале 1930-х годов работу по съемкам фильма об Е.Ф. Азефе. В качестве сценар

иста кинокартины был приглашен Н.Э. Бабель, научного консультанта – Б.И. Николаевский. Однако участие в подготовке фильма И.Э. Бабеля как гражданина СССР не нашло поддержки у советского руководства. И тот прервал свое сотрудничество с французской кинокомпанией. От своего проекта А. Грановский был вынужден отказаться. Впрочем, по возвращении в Советский Союз И.Э. Бабель надеялся реализовать замысел создания фильма о террористах на родине. Журнал «За большевистский фильм» сообщал в 1934 г. о работе писателя над сценарием кинокартины «Азеф» для Второй фабрики.

Первое издание фундаментальной книги Б.И. Николаевского «История одного предателя» состоялась в 1932 г. в Берлине. По оценке О.В. Будницкого, эта книга остается на настоящее время лучшим и наиболее адекватно трактующим личность и революционно-полицейскую карьеру Азефа исследованием.

К изучению феномена «азефовщины» Б.И. Николаевский приступил оставаясь на позициях социал-демократа. С одной стороны, он стремился осудить корпоративность эсеровских террористов, дистанцировавшихся от массовой работы, с другой – не бросить при том тень на революционное подполье в целом. Так, срыв азефовской операции цареубийства на пароходе «Рюрик» в октябре 1908 г. объяснялся запретом его осуществления матросским революционным комитетом, готовившим в то время всеобщее вооруженное восстание на Балтийском флоте. В действительности теракт не был осуществлен не из-за какого бы то ни было запрета, а потому что, выражаясь словами МА. Натансона, «сдрейфил» исполнитель.

Признавая значительную источниковую фундированность исследований Б.И. Николаевского, особенно впечатляющую на фоне публикации других очерковых работ, посвященных революционному терроризму, еледует отметить довольно упрощенный концептуальный подход, предложенный автором. Интерпретация мотивов провокаторской деятельности Е.Ф. Азефа была редуцирована до банального стяжательства. Деньги, выплачиваемые агенту охранкой, и деньги партийной кассы составляли координаты азефовской мотивации. Осуществление терактов зависело от соотношения дивидендов, приносимых Е.Ф. Азефу, соответственно на службе революции и охранного отделения. Об источниках азефовских революционных доходов Б.И. Николаевский писал следующее: «В безотчетном распоряжении главы БО находилась касса последней, а через эту кассу проходили многие тысячи, и из этой кассы становилось возможным извлекать доходы более значительные, чем те 500 рублей в месяц, которые платила касса Департамента». Историк одним из первых в отечественной историографии указал на высокую доходность занятия террористической деятельностью. Следует думать, что доходы от терроризма в течение XX века имели тенденцию к росту, а соответственно дивиденды современной генерации боевиков несоизмерно выше, чем у азефского поколения.

Книга Л.П. Николаевского «Конец Азефа» была посвящена обстоятельствам жизни провокатора после его разоблачения, а потому непосредственного отношения к теме революционного терроризма не имела.

Несмотря на собрание Б.И. Николаевским богатой документальной коллекции, в «Истории одного предателя» отсутствуют ссылки на источники, что придает исследованию беллетристическую форму. Впрочем, такой недостаток был характерен для большинства эмигрантских изданий, посвященных проблемам революционного терроризма.

При написании своей книги об Е.Ф. Азефе Б.И. Николаевский вел активную переписку с В.М. Черновым. Эсеровский теоретик упрекал своего респондента, равно как и других исследователей революционного терроризма, за преувеличение в нем роли центральной Боевой организации. Помимо азефовской БО, существовало множество иных террористических групп. « «Героических одиночек» и «героических ударных групп», – свидетельствовал В.М. Чернов, – становилось все больше и больше. Мы в то время говорили: скоро не останется ни одного местного комитета и очень мало таких местных, еще не доросших до звания комитета групп, которые не будут иметь своей боевой дружины. Мы говорили о прежнем периоде как об эпохе одиноких отшельников террора, и о новом – как о периоде «обмирщения» террора в рамках партии. Террор индивидуальный перерастал в групповой и обещал перерасти в массовый, граничащий с прямым восстанием».

Говоря о терроризме, историки, по его мнению, гипертрофировали субъективную составляющую. В частности, роль Е.Ф. Азефа, да и самого эсеровского ЦК, в выборе жертв терактов не была определяющей. «Когда идет у Вас речь об осведомлении, против кого партия готовит акты, – писал В.М. Чернов Б.И. Николаевскому, – мне кажется, Вы не всегда учитываете, что мишени террористических ударов партии были почти всегда, так сказать, самоочевидны. Весь смысл террора был в том, что он как бы выполнял неписаные, но бесспорные приговоры народной и общественной совести. Когда это было иначе, когда террористические акты являлись сюрпризами, – это было ясным показателем, что то были плохие, ненужные, неоправданные террористические акты».

Действительно, Б.И. Николаевский преувеличивал статус Е.Ф. Азефа в ПСР. Сосредоточившись в своем исследовании на феномене «азефиады», он смотрел через его призму на все движение социалистов-революционеров. К примеру, специальное заявление эсеров о непричастности к взрыву на Аптекарском острове и об осуждении такого рода терактов он приписывал непременно давлению Е.Ф. Азефа, боявшегося нежелательной для него реакции Департамента полиции. С монографией Б.И. Николаевского было связано формирование историографической традиции руководствоваться канвой азефского дела в изложении истории революционного терроризма.

Не менее популярной темой, чем «азефщина», в контексте изучения революционного терроризма эмигрантской историографией стала «савинковщина». В.М. Чернов описывал Б.В. Савинкова как попутчика партии, полного презрения к людям и не имеющего никакой определенной идеологической позиции. Одно время, по его свидетельству, Б.В. Савинков объявлял себя сторонником «Народной воли», но потом, после визита к Петру Кропоткину, провозгласил себя анархистом. Какое-то время он даже склонялся к «духовно-религиозному революционизму». В индиферентности к политическим программам признавался и сам террорист.

Организационная неряшливость приводила Б.В. Савинкова к срывам операций БО, перечень которых был более значительным, чем число успешных терактов. Личное мужество оставалось единственным положительным качеством, отличающим Б.В. Савинкова как руководителя. Но данная оценка выглядит односторонней. К примеру, У. Черчиль, политическая компетенция которого не подлежит сомнению, говорил о Б.В. Савинкове совершенно иначе: «Савинков сочетал в себе мудрость государственного деятеля, качества полководца, отвагу героя и стойкость мученика».

 Скачать реферат