Терроризм в теории и практике Партии социалистов-революционеров

Последующая разработка террористической идеи самым непосредственным образом связана с деятельностью эсеров, которые считали себя наследниками и продолжателями дела «Народной воли». Для осуществления террористических акций ими была организована специальная Боевая организация при ЦК партии. По размаху и последовательности своих террористических действий эсеры не имели себе равных. С 1900 по 191

0 гг. ими было совершено 23000 террористических актов, в результате которых было убито или ранено 17000 человек. Каждый день в 1907 г. в среднем совершалось 18 политических убийств[1].

Но до этого террористическая идея пережила полтора десятилетия неудачных попыток претворить ее в жизнь, и полицейские преследования ее пропагандистов, и критику со стороны социал-демократов. За это время не изменились принципиально ни взаимоотношения власти и общества, ни умонастроения значительной части русских революционеров, считавших, что народ не сможет выразить свою волю, если революционеры не расчистят для этого дорогу. Некоторые полагали даже, что для завоевания политической свободы хватит только террористической борьбы. Однако большая часть сторонников террористической тактики, в духе времени, рассматривала ее не как самодостаточную, а как неотъемлемый элемент, дополняющий борьбу массовую, помогающий массовому движению, пробуждающий революционную активность и дезорганизующий в то же время правительство[2].

В начале 1901 г. раздались выстрелы террористов-одиночек, показавшие, что недовольство части общества политикой властей, не имеющее легальных каналов для выхода, чревато экстремистским формами протеста. Подобный исход прогнозировали не только радикалы, но и такие наблюдатели как Н.К. Михайловский и П.Н. Милюков[3]. Стихийное возобновление террора воодушевило его последовательных сторонников и заставило заколебаться противников.

Единая партия социалистов-революционеров образовалась в конце 1901 – начале 1902 гг., в результате объединения «южных» и «северных» социалистов-революционеров, к которым тогда же или несколько позже примкнули «Группа старых народовольцев», «Аграрно-социалистическая лига» и другие заграничные группы, а также «Рабочая партия политического освобождения России»[4]. Впервые со времен «Народной воли» возникла всероссийская революционная организация, сумевшая не только объявить террор одним из средств революционной борьбы, но и развернуть его в масштабах, далеко превзошедших народовольческие. Террористические теории получили возможность пройти испытание практикой. В свою очередь успехи и неудачи террористической борьбы стимулировали новый виток теоретических дискуссий.

Удивительно, но факт – эсеры начали террористическую борьбу до официального определения ее задач и места в партийной деятельности. Глава Боевой организации Г.А. Гершуни видел свою задачу в том, чтобы составить инициативную группу и провести при ее участии первый удачный и крупный террористический акт. Только после него планировалось введение в программу партии террора и это выглядело бы целесообразным и подходящим ко времени. Причины этого были, вероятнее всего психологического порядка - боялись неудачи и посему решили принять партийную ответственность лишь за успешный террористический акт. Поэтому и будущая партийная Боевая организация считалась лишь инициативной группой, которой предстояло доказать свою способность осуществить задуманное[5].

В третьем номере «Революционной России» (первом общепартийном издании) о терроре говорилось достаточно неопределенно: « пункт о терроре может и должен, при известной формулировке войти в общую программу партии . Признавая в принципе неизбежность и целесообразность террористической борьбы, партия оставляет за собой право приступить к ней тогда, когда, при наличии окружающих условий, она признает это возможным»[6].

Как видно, в этот период место терроризма в программе эсеров еще не было четко определено. Положение дел резко изменилось после событий 2 апреля 1902 г., когда член Боевой организации С.В. Балмашев застрелил министра внутренних дел Д.С. Сипягина. После этого в центральном партийном органе появилась статья «Террористический элемент в нашей программе». Статью написал В.М. Чернов при участии главы Боевой организации (БО)[7].

В статье В.М. Чернова с удовлетворением констатировалось, что террористические действия оказывались не то что просто «нужными» и «целесообразными», а «необходимыми и неизбежными»[8]. Террористические акты Чернов считал необходимыми прежде всего как средство защиты, как орудие необходимой самообороны. Причем из контекста статьи следовало, что террор, в отличие от землевольческих или народовольческих представлений, рассматривается им как средство самозащиты не партии от действий полиции, шпионов и т.п., а как способ самообороны общества от произвола властей. В такой ситуации террористы могли рассматривать себя как народных заступников и своеобразных гарантов прав российского обывателя.

Другое значение террористических актов - агитационное. Они «будоражат всех, будят самых сонных, самых индефферентных обывателей, .заставляют людей задумываться над многими вещами, о которых раньше им ничего не приходило в голову - словом, заставляют их политически мыслить хотя бы против их воли. Если обвинительный акт Сипягину в обычное время был бы прочитан тысячами людей, то после террористического факта он будет прочитан десятками тысяч, а стоустая молва распространит его влияние на сотни тысяч, на миллионы»[9]. В.М. Чернов пришел к таким же выводам, как и в свое время народники - террористический «факт» способен изменить взгляды людей вернее, чем месяцы пропаганды.

Очень осторожно в программной статье оценивалось дезорганизующее воздействие террора на «правящие круги». Позднее, в показаниях следственной комиссии по делу Азефа, В.М. Чернов подчеркивал, что в его статье дезорганизующее значение террора рассматривалось «не столько как цель, но как результат и то лишь при совокупности известных благоприятных для этого условий». Благоприятной он считал ту ситуацию, когда правительство «окружает огненное кольцо волнений, демонстраций, сопротивлений властям, бунтов - тогда метко направленные удары, неожиданно сваливающие с ног наиболее ревностных и энергичных столпов реакции, безусловно способны внести в ряды правительственных слуг расстройство и смятение»[10].

Некоторый скептицизм в отношении дезорганизующего воздействия терроризма на власть объяснялся, на наш взгляд, как учетом опыта истории -цареубийство 1 марта 1881 г. привело, после краткого периода колебаний, к консолидации власти — так и довольно обескураживающими последствиями убийства Сипягина - на освободившееся место был назначен В.К. Плеве, который, с точки зрения оппозиции любого толка, был еще хуже. Позднее этот скептицизм на страницах эсеровских изданий сменится иными, гораздо более оптимистичными оценками.

В программных документах эсеров особое внимание уделяется тому, что террор - «лишь один из родов оружия, находящийся в руках одной из частей нашей революционной армии»[11]. Эсеры, которые за десять лет истребили больше людей чем все их предшественники, вместе взятые, пытались, доказывая второстепенную роль террора, уйти от той опасности, которая в свое время подстерегла «Народную волю», чьи лидеры в конце концов «затерроризировались». Этот момент является очень важным в понимании идейной эволюции российского терроризма – террор всегда являлся, если опираться на программные документы, лишь средством. Но если обратиться непосредственно к деятельности террористов, то становиться ясно, что для многих революционеров принести себя в жертву, совершив террористический акт, стало больше чем просто средством, это стало целью жизни.

 Скачать реферат