Феномен сталинской национальной политики в СССР в 20–30 гг. XX века

Воссоединение с СССР в 1940 г. значительных территорий бывшей России с населением около 23 млн. человек воспринималось как подтверждение ленинского пророчества. Участники заседания VII сессии Верховного Совета, принимавшей в состав СССР четыре новые республики, поведали читателям “Правды” о видениях, рождаемых словами гимна “и если гром великий грянет”. По поводу войны с Финляндией давалось сле

дующее разъяснение: “Каждая такая война приближает нас к тому счастливому периоду, когда уже не будет этих страшных убийств”. Высказывалось большевистскими лидерами и такое видение будущего: “Какое счастье и радость победы будут выражать взоры тех, кто примет последнюю республику в братство народов всего мира!” [13].

Даже в 1941 г. выражалось не только предчувствие близкой войны, но и связанную с ней надежду на победу мировой революции [14]. Как известно, следующий год пришлось встречать, уступив гитлеровцам территорию шести союзных республик СССР, но уверенность в торжестве мирового социализма была поколеблена не надолго. В апреле 1945 г. И.В. Сталин в разговоре с И.Б. Тито и М. Джиласом изложил свою изменившуюся точку зрения по проблеме. “В этой войне, – заметил он, – не так, как в прошлой, а кто занимает территорию, насаждает там, куда приходит его армия, свою социальную систему. Иначе и быть не может”.

И если в результате второй мировой войны Европа не станет целиком социалистической, то это произойдет в третьей, ждать которую придется не так уж долго. Когда кто-то из собеседников высказал мысль, что “немцы не оправятся в течение следующих пятидесяти лет”, И.В. Сталин возразил: “Нет . лет через двенадцать-пятнадцать они снова будут на ногах . Через пятнадцать-двадцать лет мы оправимся, а затем – снова!” [15]. Такую трансформацию претерпела вера в торжество мировой революции.

Между тем, что касается собственно России, то в официозной исторической науке вплоть до начала 30-х годов, как уже отмечалось, укреплялось основание для нигилистического “прочтения” ее дореволюционной истории. Русская историческая литература XIX века, как и русская классическая литература, подвергалась критике на том основании, что якобы была насквозь великодержавной. Главным националистом изображался выдающийся русский историк В.О. Ключевский. К стоявшим на великодержавно-буржуазных националистических позициях причислялись крупнейшие дореволюционные историки С.М. Соловьев и Б.Н.Чичерин. Из современников такая же участь постигла Ю.В. Готье, П.Г. Любомирова и других.

В “зоологическом национализме” обвинялись академики С.Ф. Платонов, С.Б. Бахрушин и иные историки, осужденные по так называемому “делу Академии наук” сфабрикованному в 1929 – 1931 гг. [16]. Его современники называли по-разному: “дело Платонова”, “монархический заговор”, “дело Платонова-Тарле”, “дело четырех академиков” и т.д. Называлось оно и “делом историков”, поскольку из 150 осужденных две трети составляли историки дореволюционной школы, музееведы, архивисты, краеведы, этнографы. “Дело” знаменовало собой один из наиболее острых этапов борьбы историков-марксистов с “буржуазной школой историков” и одновременно – укрощение большевиками строптивой Академии наук, в составе действительных членов которой вплоть до конца 20-х гг. XX в. не было ни одного коммуниста [17].

Начало “дела” можно вести с разговора управляющего делами Совнаркома Н.П. Горбунова с непременным секретарем Академии наук С.Ф. Ольденбургом 31 марта 1928 г. Секретарю было прямо заявлено: “Москва желает видеть избранными Бухарина, Покровского, Рязанова, Кржижановского, Баха, Деборина и других коммунистов” [18]. С этой целью к прежним 42 ставкам академиков правительство добавляло столько же. Однако из 10 ученых-коммунистов, выдвинутых на открытые вакансии академиков, по результатам голосования 12 января 1929 г. некоторые ставленники оказались неизбранными, как “наиболее агрессивные в идеологическом отношении”.

Правительство после этого заявило о намерении закрыть высшее научное учреждение страны. Спасая Академию наук, академики 13 февраля приняли злополучную, тройку в свои ряды [19]. Власть и ее сторонники наряду с коренным переломом на фронте коллективизации жаждали победы и в борьбе со старой научной интеллигенцией. Повода для расправы долго искать не пришлось. Широкая известность и высочайший научный авторитет руководства Академии паук ставили это учреждение в особое положение среди других ведомств [20].

30 октября 1929 г. в Академии наук была оглашена правительственная телеграмма за подписью председателя Совнаркома СССР А.И. Рыкова “о результатах проверки архивных фондов” [21]. По его требованию вынуждены были уйти в отставку С.Ф. Ольденбург, С.Ф. Платонов, временно отстранен от дел президент Академии А.П. Карпинский [22]. Арестованы были С.Ф. Платонов, профессор ЛГУ Б.А. Романов, академики Н.П. Лихачев и Е.В. Тарле. Для придания должного масштаба “делу” к ленинградской группе ученых была присоединена московская, которую якобы возглавлял академик М.М. Богословский [23].

Пока следователи “лепили” дело, их добровольные помощники от науки под руководством М.Н. Покровского трудились над его интеллектуальным и идеологическим обеспечением [24]. Историки дореволюционной школы его не любили, предрекая славу одного из “геростратов России” за одно лишь участие в Брестских переговорах. В конце 20-х годов старые академические и университетские историки во главе с С.Ф. Платоновым и Е.В. Тарле противостояли М.Н. Покровскому, Н.М. Лукину и следовавшем за ними эшелону неистовых ревнителей “подлинного интернационализма” [25].

10 октября 1930 г. в Комакадемии, возглавляемой М.Н. Покровским, еще задолго до завершения следствия по “делу” историков обсуждался доклад С.А. Пионтковского “Великорусская буржуазная историография последнего десятилетия”, в котором содержалась резкая критика работ Ю.В. Готье, С.Ф. Платонова, П.Г. Любомирова и ряда других ученых. Докладчик пришел к выводу, что они “защищала интересы великорусских собственников”. Докладчик призывал “помочь им поскорее умереть, умереть без следа и остатка” [26].

Такого же мнения придерживались и другие участники “дискуссии”, лейтмотивом которой являлись обвинения русских историков и национализме. Утверждалось, например: “Ключевский – это…, прежде всего ярый русификатор” [27] и т.д. О характере обсуждения и его “научных” результатах можно судить по следующим словам предисловия к сборнику: “Тарле – прямой агент антантовского империализма, находился в теснейшем союзе с германофилом-монархистом Платоновым .”. В таком же духе выдержаны и заключительные речи [28]. Представляется, что после таких заседаний “ученых” соответствующим органам оставалось лишь приводить приговоры в исполнение.

При подведении в 1931 г. итогов борьбы историков-марксистов “против явных и скрытых врагов пролетарской диктатуры и идеологии” наиболее крупные плоды принесла “борьба с противниками национальной политики Советской власти, с представителями великодержавного и национального шовинизма (разоблачение Яворского, буржуазных великорусских историков и прочих)”, а также “разоблачение … историков (Тарле, Платонова н других)” [29]. Объединенные усилия следователей от науки и от политической полиции привели к серии приговоров, вынесенных по “делу” русских историков.

 Скачать реферат