Православие и культура
Духовное созерцание, о котором говорят святые Отцы, «есть истинный и глубочайший источник всего великого на земле: и в религии, и в науке, и в добродетели, и в искусстве. В каждой из этих сфер самый акт созерцания имеет иное, особое строение: в религии преимущественно созерцает духовное чувство; в науке – одухотворенная мысль; в добродетели – духовная любовь, ведущая за собою волю; в искусстве
– нечувственное воображение, питаемое духовною любовью».[121]
Итак, опыт художественного восприятия мира основан на душевном (по преимуществу) и духовном (отчасти) созерцании. Отсюда, главной задачей христианской культуры и собственно искусства является развитие в человеке стремления и выработка навыка к духовному созерцанию.
«Художественный или пророческий ум всматривается в то или иное явление и находит в нем нечто сродное из другого мира, находит его символ. Этот символ входит в язык художника или богослова-пророка. Этими символами полна Псалтирь, вещания пророков, гимнография Церкви и иконография».[122] Все праведники знали это состояние; все философски живое, сказанное в этике, произнесено из этого опыта[123]. В области искусств этот закон действует с особой силой.
Художник показывает. Прежде чем показать, необходимо самому увидеть. Поэтому художник облекает в образы нечто, что сначала «видит» воображением, испытывает духом. В этом основная природа искусства. «И тот, кто неспособен к такому опыту, тот никогда не создаст ничего художественного. Без творческого созерцания искусство останется как бы при двух измерениях: оно будет иметь осязаемое тело (камень, глину, человеческое тело на сцене, краски на полотне, звуки, слова) и выглядывающий из него чувственно-земной образ (природных и человеческих проявлений), не более. Но ни этому телу, ни этому образу нечего будет сказать. Ибо не будет того третьего, главного: того мирового вздоха, который поднял грудь поэта; того Божественного луча, который просиял оку художника; того стона вселенной, который зазвучал и запел композитору; словом, того эстетического предмета, который царит в произведении искусства – и над его «телом», и над его «образом» .[124]
Искусство, проистекающее из христианского мировоззрения, художественное искусство, показывает не просто внешние, чувственные очертания вещей и людей: оно лишь обозначает их для того, чтобы явить нечто более глубокое и существенное через них. Оно всегда имеет «три измерения», и поэтому именно оно невозможно без творческого созерцания.
Подобно тому, как Адам всматривался в «скотов, птиц и зверей», постигал скрытый смысл каждого Божьего творенья и сам, по Божественному соизволению, творил ему имя, так и духовно одаренный художник, всматриваясь в явления этого мира и прочитывая их потаенную суть, разгадывает его тайну и находит в ней присутствие Самого Творца, раскрывая затем это Присутствие через свои произведения. Целостному, то есть церковному мировоззрению присущ этот дар проникновения в мир и его тайны: оно не останавливается на поверхности явлений, но стремится увидеть их смысл, их Божественное начало. В наибольшей степени это видение открывается в людях святой жизни – подвижниках и молитвенниках.[125]
Таким образом вершиной человеческого творчества является духовное созерцание, называемое в аскетике «умным деланием» – исихазм, то есть достигнутая подвижником свобода от своих страстей, приобретение внутреннего покоя и тишины. Результатом творчества должно стать «восстановление в себе первоначального блеска ума, подчинение ему всех чувств души. Тогда ум благодатию Христовою (а не своим желанием или силою) получит способность выходить за пределы самого себя,[126] чего в настоящем состоянии сделать не может».[127]
Духовное творчество Отцов-исихастов, следовательно, является кратчайшим путем к приобретению человеком свободы творческого самовыражения.[128] Независимость от ранее порабощавших ум страстей позволяет высвободить в человеке его лучшие творческие энергии.[129] Святой Максим Исповедник (VII век) видит направлением приложения этих энергий раскрытие тайны бытия, доступной для «изощренного глаза духовного» и совершенно закрытой для «непросветленного чувственного зрения»[130].
«Исихастское богословие в своей сущности – это поэзия по образу Поэта-Творца, это рождение слова по образу Слова».[131]
В «Церкви и в христианской культуре совершается сходный процесс богоподобного человеческого творчества, цель которого – создание «новой реальности», прежде всего – в глубинах души человеческой; чаянье «нового неба» и «новой земли» (Откр. 21:1), Царства Божьего, преображения себя и мира».[132]
Глава 6
НЕКОТОРЫЕ ВЫВОДЫ
Цели и задачи, которые ставит перед человеком православная культура, есть лишь замысел, идеал, который в полной мере мог быть и будет осуществлен лишь в раю. На земле он никогда не будет достигнут: «образ мира сего» пройдет (1 Кор. 7:13) вместе с голосами «играющих на гуслях и поющих, играющих на свирелях и трубящих трубами», вместе со всеми «художниками» и «художествами» (Апок. 18:22). Но в стремлении падшего человека к этому идеалу верно направляется его творческая энергия, формируется личность, испытывается его любовь и вера. Христианская культура в своем основании пронизана идеей спасения, невозможного при нераскрытых «талантах» (Мф. 25:14-30).[133]
Христианская культура освящает ежедневную будничную жизнь людей живым духом, воспринятым от Господа Иисуса Христа. Она – слово, язык, благодаря которому созидается в людях душевное основание для принятия семян духовных, всеваемых в души Церковью. Говорение на языке (Деян. 2:4) христианской культуры особенно необходимо сегодня, когда «вредоносное явление безбожной науки, когда страшная сила религиозно-бессмысленного государства, когда внутренняя обреченность безыдейного хозяйствования, когда растлевающая пошлость бездуховного искусства наполняют Божью землю расплясавшимися харями. Христиане не имеют права ни отвернуться от этого зрелища, провозглашая «нейтралитет», ни укрыться за словесное «мироотвержение» и «непротивление». Напротив, они должны найти в себе веру и волю для искреннего творческого христианского мироприятия и для борьбы за свое поле и за свой посев. Тогда начнется исцеление».[134]
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
ОПЫТ ПРОЧТЕНИЯ: «МАСТЕР И МАРГАРИТА»
Михаил Булгаков унес из этого мира тайну творческого замысла своего последнего и, наверное, главного произведения[135] «Мастер и Маргарита».
Мировоззрение автора оказалось весьма эклектичным: при написании романа были использованы и иудаистические учения, и гностицизм, и теософия, и масонские мотивы.[136] «Булгаковское понимание мира в лучшем случае основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы человека, требующей активного внешнего воздействия для своего исправления».[137] Из этого следует, что роман допускает массу толкований и в христианской, и в атеистической, и в оккультной традиции, выбор которой во многом зависит от точки зрения исследователя .