Православие и культура
Преподобный Виссарион Чудотворец (IV-V век), которого неминуемо должна была застигнуть темнота на пути к старцу, произнес вслух следующие слова: «Молю Тебя, Господи, да стоит солнце, пока я приду к рабу Твоему». До тех пор, пока он не закончил свой путь, солнце не скрывалось за горизонтом.[107]
Преподобный Иоанн Колов (V век) получил от преподобного Пимена Великого послушание поливать совер
шенно сухое дерево. В течение трех лет он ежедневно исполнял это послушание – дерево покрылось зеленью и расцвело.[108]
Жители Антиохии наблюдали за юродивым преподобным Симеоном (VI век), бегающим по городу и бьющим плетеным ремнем по каменным столбам со словами: «Господь повелел тебе стоять крепко». Именно эти столбы и уцелели во время великого землетрясения, случившегося через несколько дней.[109]
Один из монастырских поваров сказал в шутку блаженному Исаакию Печерскому (XI век): «Исаакий! Вот сидит ворон, иди и поймай его». Преподобный Исаакий, поклонившись до земли, пошел, взял ворона и принес ему на глазах у всех.[110]
Юродивые святой Николай Кочанов и святой Феодор (XIV век), находясь друг с другом в мнимой вражде в целях обличения вражды действительной, бывшей между Софийской и Торговой сторонами Новгорода, разделили территорию города пополам. Граница проходила по реке Волхов. Однажды блаженный Николай, увидев блаженного Феодора «на своей территории», погнался за ним. Блаженный Федор побежал от него по улицам, потом по огородам, и наконец по самому Волхову, как по суше. Блаженный Николай тем же манером преследовал его до середины реки, а в завершении всего запустил вслед убегающему противнику качан капусты, сорванный в процессе погони на огородах (за что и получил свое прозвище). Блаженный Феодор, видимо, будучи человеком практичным, прихватил кочан с собой, а блаженный Николай, стоя посреди Волхова, долго кричал и размахивал руками, требуя возвращения своего имущества.[111]
Василий Блаженный (XVI век), гуляя по рынку, опрокидывал лотки с калачами и выливал из кувшинов квас, за что был побиваем торговцами. Впоследствии выяснялось, что калачи были испечены из муки с вредными примесями, а квас был негодным.[112]
Блаженный Николай Псковский (XVI век) появился перед Иваном Грозным, прыгая на «оседланной» палочке, и предложил ему кусок сырого мяса. «Я христианин и не ем мяса в пост», – возмутился царь. «Ты пьешь кровь человеческую» – ответил блаженный Николай.[113]
«Теперь все то сбывается, что он тогда прообразовывал», – рассказывала об Оптинском старце Нектарии (начало XX века) монахиня Нектария. – «Насобирал разного хламу – камешков, стеклышек, глины, устроил крохотный шкафчик и всем показывает, говоря: «Это – мой музей». Теперь монастырь закрыт: там музей».[114] Преосвященный Феофан Калужский был настолько искушен поведением преподобного Нектария, что посчитал старца ненормальным: когда он пришел к Нектарию, тот не обращал на него внимания и занимался своими куколками: одну совал в тюрьму, другую бил, третью наказывал. Лишь потом, когда Владыка в годы советской власти попал в тюрьму, где его истязали мучители, он понял пророчество отца Нектария. Много было у него чудачеств, – как сказали бы постмодернисты, «перформансов», – которые потом оказывались символическими пророчествами, притчами.[115]
«Юродивые всегда были великими постниками (даже если ели на глазах у всех в Великий пост мясо), молитвенниками (даже если бесчинно вели себя в церкви), прозорливцами и чудотворцами (даже если казались вовсе безумными). Их поведение – не от мира сего – смещало привычную реальность и преображало ее: пожары утихали, ураганы проходили мимо, укрощались штормы, солнце останавливалось в небесах, слетались ласточки (как к Андрею юродивому), воскресали мертвые, исцелялись больные, разбойники и блудницы становились праведниками и исповедниками Христа».[116]
Таким образом, странно выглядят обвинения в адрес Церкви в «связывании свободы творческого самовыражения» со стороны представителей секуляризированной культуры, которая, переняв внешнюю сторону элементов культуры церковной, наполнила ее куда менее достойным содержанием .
ВЕРШИНА ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
Чтобы красоту создать,
нужно самому быть чистым душой.
М. И. Глинка
По-моему, писателю полезно думать о смерти —
так лучше работается.
Т. Уильямс
Независимо от различия суждений и личных эстетических вкусов существует верное и неверное направление самой воли человека в восприятии искусства. Вместо верного восприятия содержания произведения искусства в душевно и духовно расслабленном человеке XX века с особой силой развилось стремление испытать «наслаждение» «приятным». Такая особенность восприятия произведений искусства привела к тому, что мерилом «хорошего» в поэзии, музыке, живописи, скульптуре, архитектуре и танце стало личное душевное устроение во всей его ограниченности и, может быть, художественной невоспитанности.
Апостолом Павлом сформулирован один из аскетических принципов духовного формирования человека: «Не духовное прежде, а душевное» (1 Кор. 15:46). Для подготовки своей души к принятию духовных семян требуется умение «правильно и мудро предоставлять большим и бесспорным художникам («классикам») свою душу, чтобы они воспитали, углубили и облагородили ее вкус. Воспринимая произведения искусства, не надо ожидать каких-то особенных душевных состояний, настроений и «приятностей», требуя отдыха, развлечения или удовольствия. Истинное искусство зовет к иному: оно требует духовной сосредоточенности, духовных усилий, очищения, углубления, обещая за это прозрение, мудрость и радость».[117] Необходимо научиться видеть значительное и великое в искусстве сквозь всякое «не нравится» и даже вопреки ему.
В процессе творчества христианин учится отличать «нравящееся», «приятное», «дающее наслаждение», «полезное» от того, что на самом деле хорошо, что объективно совершенно – и именно потому истинно, нравственно, художественно. Научившись различать эти два ряда ценностей, он воспитывает в себе стремление именно к совершенному, предпочитает и добивается его, служит ему, бережет его и в случае надобности даже умирает за него.[118]
Искусство, не обладая самодостаточностью, не являясь абсолютной ценностью само по себе[119] лишь свидетельствует о стремлении человечества к некой идеальной реальности; оно готовит душу человека к вхождению в эту реальность. Результат восприятия искусства (области деятельности душевной составляющей в человеке), таким образом, подобен цели аскетического делания (области деятельности духовной составляющей в человеке) в православии, – очищению души для религиозного созерцания. О взаимоотношении и различии этих двух уровней человеческого бытия упоминали «великие аскеты православия, когда говорили и писали: «Всякий должен знать, что есть очи, которые внутреннее сих очей, и есть слух, который внутреннее сего слуха» (Макарий Великий). Эти «очи души» открывает Дух Святой, чем и «дает ей узреть красоту чистоты» (Антоний Великий). Поэтому человек должен молиться, «чтобы во всяком занятии своем иметь ему очи», чтобы открылась ему «законная дверь, вводящая в созерцание», то есть «любовь» (Исаак Сирин). И когда откроются в нем «умные очи» (Авва Исаия) и он начнет «в горнее всматриваться оком сердечным» (Ефрем Сирин), тогда он поймет, почему «чистые и облагодатствованные души дивно зорки» (Евагрий) и почему очистительному «хранению ума» «пристойно и достойно именоваться светородным, молниеродным, светоиспускающим и огненосным» (Исихий Иерусалимский)».[120]