Шпаргалки Зарубежная литература

по кратчайшему пути, по прямой, и сквозь препятствия. Потому теперь, когда перед ним возник Замок, он все время движется в одну сторону, по направлению к нему.

Опять зафиксируем, что фабула романа остается все еще прозрачно ясной — встречаются два протяженных тела, взаимно сообразовывающие движение друг относительно друга: К. хочет пройти через тело Замка, Замок удерживает К. в одном положе

нии, не давая ему ни продвигаться вперед, ни совсем покинуть его пределы, потому что его сущностная предикабилия состоит в том, что он удерживает тела и вещи в границах своего собственного устроения, определенного порядка.

По-прежнему нас не интересует идеология К., да она и не дана Кафкой, нет никакого объяснения упрямого интереса К. к Замку, он просто задерживается (удерживается) здесь, в зоне действия силовых полей Замка. Потому наше внимание привлекает только топографическая карта перемещений К., картина его передвижений в пространстве. Метафизика его кочевья — вопрос чрезвычайно любопытный, но метафизика обязывает нас видеть двойную картину пути, проделываемого К.–телом.

Первый путь складывается из отрезков его перемещений вокруг Замка, по его периметру. Продвижение к Замку осуществляется вслепую, мы с этой позиции можем видеть только то, что открывается самому К. в горизонтальном пространственном развороте. Такое наблюдение позволяет нам воспринимать пространство в масштабе самого К., определенного размерами его собственного тела.

Иная картина предстает, когда мы, как наблюдатели его перемещений, занимаем другое положение, когда мы сверху видим и регистрируем перемещения К. Это позиция супервизора. Отсюда мы находим К.–тело стянутым в точку. Это геометрическая фигура, не отбрасывающая тени, и как телесная малость она существует в некоторых пределах телесной утесненности и изоляции. С этой позиции путь К. представляется зигзагообразным подергивающимся рисунком, обрывающимся в случайном месте, он замрет в какой-то точке пространства и весь стянется в такую же точку. Более того, в конце концов точка наложится на точку, и окоченевшее тело-точка задаст конечное направление движению. Вот эта схема продвижений К.–тела и называется «судьбой».

Эта как будто бы выигрышная позиция взгляда сверху на самом деле дает нам картину судьбы К., определяемую как случай-

ные и несущественные для тела продвижения, которые не поддаются логическому контролю. (В этом смысле чтение романа не референцируется его пониманием, оно не является пунктом исследовательской программы. Судьба К. на отрезке его пути к Замку — складывается в абсурдную картину, абсурд является самой подходящей формой как понимания смысла странствий К. в доступном ему замковом пространстве, так и формой чтения романа). Абсурд является достаточной формой систематизации событий в романе, поскольку основанием нашего чтения служит допущение, что в мире, определяемом простыми геометрическими отношениями, не следует искать никаких иных причин, кроме пространственного взаимодействия и соответствующей пространственной координации. Потому эта система наблюдения за событиями жизни К. оказывается нам весьма полезной, ведь мы выбрали в качестве объясняющей модели прямолинейное движение, и преодоление встречающихся на пути препятствий.

Итак, с позиции супервизорского наблюдения открывается картина предельно простая — ломаная кривая продвижений К, в его попытке преодолеть препятствие — Замок. Его прямое продвижение искажается силовыми полями Замка, и наложениями поля К. и поля Замка.

Если мы опять поменяем точку наблюдения за К, т.е. если наблюдатель опять встает в позицию К.–тела, перспектива, открывающаяся с этой точки, опять будет задаваться масштабами тела К. С этой позиции наблюдения мы не можем накладывать и совмещать фрагменты пространства и подгонять их один к другому по принципу мозаичной картинки. Теперь мы видим некоторую последовательность продвижений К., пространства чередуются по смежности. Здесь невозможно наблюдать ни пространственной, ни временной целокупности, а значит, здесь бессмысленно вводить понятие «судьбы». Ландшафты обозреваются в упор, они ограничены полем зрения К., линией горизонта, картины видимого замкнуты и определенны. Мы не можем оторваться от тела К., оно задает определенность созерцаемого, формирует ближайшую реальность, развернутость действительности. Здесь нет синтеза и сложения точек зрения, нет целокупности, а есть последовательность мгновенных снимков, произведенных телом. Особенность, отличающая видение К., — его абсолютное равнодушие к соединению информационных потоков, он как будто бы абсолютно незаинтересован в связывании, сличении и вообще в последова-

тельной работе с получаемой информацией. С разных сторон к нему собираются сведения о Замке, но К. не прикладывает абсолютно никаких усилий для склеивания, соединения знаний о Замке. И в этом, именно в этом, проявляется его последовательность: К. свободен от всякой отягощающей и тормозящей рефлексии, в нем проявляется его номадическая сущность, он продвигается, меняет ракурсы, но его не отягощает ни память, — закрепленная последовательность знаний, — ни воображение, — опережающая рефлексия. Как варвар, номад, он понимает, что эти формы продвижения ему только мешают, а потому он последовательно отказывается от всякой попытки создать теорию Замка, стремления понять его. Мудрость его и согласие с собственной природой состоят именно в том, что К. выбирает ту тактику, которая соответствует его способу существования. Он не пытается разоблачать Замок в непоследовательности, нелогичности, неправоте, он работает с фрагментами замкового пространства и работает весьма талантливо. В этой стратегии не требуется никакой особой связанности и слитности видения. Достаточно реакции на поступающую множественность раздражителей, а неизбежная дискретность, прерывистость картинки соответствует избранным телесным практикам — состояния, в которые оказывается постоянно погруженным тело К. — сон, усталость, рассеянность, отсутствие интереса к происходящему — все это ничто иное, как точные и корректные реакции К. на ситуацию, в которую он вовлекается, т.е. на характер взаимодействия К.–тела и Замка.

Существенные компоненты ландшафта — пустота, заснеженность, особая разреженность пространства — это тоже ничто иное, как победа номада над плотностью и неприступностью препятствия.

Таким образом получается, что по видимости безрезультатная и бесперспективная стратегия К. в обращении с Замком на деле представляет собой хитроумную и, главное, соответствующую и природе К., и природе Замка политику. Игру ведет не только Замок, но и К., и нарративное движение романа осуществляется исключительно усилиями К. «описать» или точнее, вписаться, в такую непроницаемую, с предельной плотностью фактуру, как Замок.

Теперь мы можем назвать К. подлинным метафизиком, ибо все его действия — это «умная форма», энтелехия, осуществленность в пределах такого пространства, которое организовано противоестественным для данного тела способом. К. осознает свою природу, свою физику, но не логически, ибо в замковом пространстве царит замковая логика, а именно физически, т.е. таким образом, который содействует сохранению данного тела в данных обстоятельствах, и теперь, не нарушая и не разрушая телесной концепции, он продвигается и утверждает себя в качестве теоретика, т.е. того, кто со своей частной точки зрения «видит», понимает всю конструкцию.

 Скачать реферат