Портреты Пушкина Кипренского и Тропинина
Однако литературовед В. Зименко находит в портрете некоторую напряженность позы поэта. Он замечает, что вся фигура поэта "натянута, как струна, лицо его сурово, глаза широко открыты и беспокойно (а не безмятежно!) всматриваются во что-то находящееся за пределами" картинной рамы. Печать нелегких размышлений, едва уловимая горечь, тень двух последних лет, мрачных для России, - вот что м
ожно заметить на лице поэта. Если в устах А.С. Пушкина и прозвучат сейчас стихи, то это будут не изящные мадригалы, а строки глубоких раздумий. Например, такие:
Блажен в златом кругу вельмож Пиит, внимаемый царями. Владея смехом и слезами, Приправя горькой правдой ложь.
Что видел за пределами рамы поэт? Так он мог глядеть на ненавистную ему "светскую чернь", на своего противника Дантеса, хладнокровно поднявшего пистолет.
Сам поэт высоко ценил свой портрет, написанный О. Кипренским, ощущая, что именно здесь он запечатлен в своей "высшей типичности", как поэт серьезной и трагической музы. Потрясенный работой художника, А.С. Пушкин на другой день вручил О. Кипренскому листок со стихами.
Любимец моды легкокрылой,
Хоть не британец, не француз,
Ты вновь создал, волшебник милый,
Меня, питомца чистых муз.
И я смеюся над могилой,
Ушед навек от смертных уз .
В этот день между ними состоялся разговор об искусстве. Орест Кипренский признавался А.С. Пушкину, что всю жизнь не переставал искать высший идеал человеческой красоты и что в полной мере нашел его во время работы над пушкинским портретом (а также в те дни, когда создавал портрет Гете). А.С. Пушкин в свою очередь поверял художнику свои взгляды на поэта и природу творчества. Он говорил, что в повседневной жизни поэт ничем не отличается от других людей. Только в минуты творчества он преображается сам и преображает все, что видит вокруг.
Перед нами погрудное статичное изображение поэта, одетого в модный сюртук, изображение, приближенное к зрителю и, казалось бы, камерное по своему характеру.
Но взгляд Пушкина, устремленный вдаль, покоряющая духовная сила, исходящая от него, подчеркивают небудничный, вдохновенный облик поэта.
Скрещённые на груди руки поэта, складки плаща, наброшенного на плечи, — всё это характерные признаки романтического героя, отрешённого от окружающего мира и погружённого в свои мысли. Живой взгляд пушкинских глаз выражает вдохновение и сосредоточенность. Поэт как бы прислушивается к внутреннему голосу: « .минута — и стихи свободно потекут». Пушкин показан в самый счастливый, светлый момент — момент творчества. Таким себя Пушкин мог и не увидеть в зеркале, это был тот ореол поэтического воодушевления («лесть», по терминологии поэта), который открылся проницательному художнику.
Именно это особенно понравилось в портрете и самому поэту. Он выразил своё восхищение мастерством живописца в стихотворении, посвящённом Кипренскому:
Вызванный из Михайловского, из ссылки в сентябре 1826 года, Пушкин явился перед Николаем I в Москве, был «прощен» и получил разрешение проживать в столицах. В первые месяцы 1827 года в Москве его портрет написал Василий Тропинин. В конце мая он приехал в Петербург, где не был семь лет, а первого сентября в Академии художеств открылась выставка, на которой можно было видеть портрет Пушкина работы Кипренского. Его заказал для себя Антон Дельвиг, ближайший лицейский друг Пушкина.
Тропинину замечательно удалось передать не столько «поэтический пыл», не то, как «мысли в голове волнуются в отваге», сколько предшествующее «лирическое забытье»:
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем.
Кипренский «изобразил Пушкина каким-то денди, а не поэтом»,– заметил Тарас Шевченко в своей повести Художник. Хотя это суждение не совсем справедливо, здесь уловлен, так сказать, петербургский тон в облике и повадке Пушкина на портрете Кипренского – это не домашний, а светский облик поэта. Все построено, как обычно у Кипренского, на тончайших нюансах: по видимости простой композиционный прием – как бы «пустынное» пространство вокруг уподобленного скульптурному бюсту объема с замыкающим контуром – создает атмосферу одиночества вместе с ощущением воинственной собранности, сосредоточенности. Скульптурным ассоциациям способствует темный бронзово-оливковый колорит и мягкое золотистое мерцание фона, оттеняющее словно прочеканенный силуэт; не говоря уже о рифмовке со статуэткой музы (лира в ее руках – атрибут Эрато, музы лирической поэзии). Эти черты классицистической нормы соединены с таким внешне сугубо романтическим предметом, как ткань накидки – шотландская клетка вошла в моду в связи с увлечением романами Вальтера Скотта. Но она необходима здесь и для оживления цветовой монохромности, и для выявления, по контрасту, изгиба упругой, словно оковывающей силуэт линии. Кроме того, пестрая игра цвета требовалась, чтобы уравновесить светлеющую на черном кисть руки, восхитительно написанную, прямо отсылающую к пушкинской строке о «красе ногтей».
Тщательность письма как бы предостерегает нас от небрежности рассеянного внимания, призывая к чуткой пристальности, с которой мы, повторяя взгляд художника, должны всмотреться в черты Пушкина. Автору этих строк довелось, во время подготовки выставки Кипренского, изучать живописную фактуру портрета, разглядывая ее в микроскоп. Тонкослойная живопись с мастерски точными касаниями кисти особенно сильное впечатление производит тем, как выписаны глаза. Художник уловил неповторимый цвет глаз, светлых (современники говорили даже о голубых глазах Пушкина), но могущих быть и холодного, и золотистого теплого оттенка. Схвачен и эффект ярких белков, заставляющих не столько видеть, сколько ощущать смуглоту лица. Свидетельства о безусловном сходстве портрета вполне авторитетны. Отец поэта признавал, что «лучший портрет сына моего суть тот, который написан Кипренским».
Стоит отметить, что «веселый» Пушкин 1820-х годов, хотя и ссыльный, но увенчанный славой и популярностью, отличается от Пушкина 1830-х, подвергаемого злорадным упрекам в потере читательского интереса, уже вступившего в тот круг, где разыгралась трагедия его гибели. Этот поздний Пушкин, естественно,– за пределами даты, обозначенной на портрете Кипренского. Однако трудно отделаться от чувства, что здесь перед нами – весь Пушкин: образ этого портрета вполне адекватен тому представлению о зрелом и позднем Пушкине, каким оно возникает из воспоминаний современников, да и, собственно, из самого творчества поэта. Смесь сосредоточенной строгости с чуть заметным налетом тревожности не просто придает образу портрета психологическую глубину, но и допускает возможность странного временного сдвига при восприятии портрета, когда становится возможным отождествление запечатленного в потоке времени облика поэта с вневременным понятием «Пушкин». Уже одно то, что создание Кипренского оказалось способным выдержать натиск ревнивого любопытства потомков, есть удостоверенное временем свидетельство мудрого мастерства, одновременно с высокой человеческой отзывчивостью и полнотой художественной ответственности, каковой, судя по всему, сам себя облек Кипренский, создавая этот портрет.
Скачать реферат