Концепт счастья

ЛСВ прилагательного "счастливый", соотносимые с ЛСВ имени "счастье" (счастье-душевное состояние, счастье-удача), могут определять различные семантические разряды существительных: имена лиц, одушевленных существ, предметов, явлений, свойств, обстоятельств и пр., однако вектор семантической деривации, в основе которой лежит метонимический перенос, при употреблении этих ЛСВ раз

нонаправлен.

Так, счастье-душевное состояние изначально - характеристика субъекта, способного испытывать эмоции ("Стань общительной, говорливой, / Стань на старости лет счастливой" - Светлов; "Все-таки, когда-нибудь счастливой / Разве ты со мною не была? " - Блок), и при определении прилагательным "счастливый" имен предметов и явлений семантический перенос движется в направлении от субъекта к объекту, от душевного состояния к причинам, его вызывающим, или к способам его манифестации: "Люблю я первый, будь уверен, / Твои счастливые грехи" (Пушкин); "И счастье жизни вечно новой, / И о былом счастливый сон" (Бунин); "О, взор, счастливый и блестящий, / И холодок покорных уст! (Бунин); "Дышали милые черты / Счастливым детским смехом" (Некрасов). Имена обстоятельств раскрываются как места и времена, где и когда субъект речи или некто был, есть или будет счастлив: "В счастливой Москве, на Неглинной, / Со львами, с решеткой кругом, / Стоит одиноко старинный, / Гербами украшенный дом" (Некрасов); "И от недружеского взора / Счастливый домик охрани!" (Пушкин); "О миг счастливый, миг обманный, / Стократ блаженная тоска! (Бунин); "Хоть точный срок его неведом, / Держу я крепко свой обет, / Чтобы в счастливый День Победы / Помолодеть на двадцать лет" (Кедрин). В то же самое время "счастливый"-определение имени места может отправлять к безличной совокупности обстоятельств, обеспечивающих человеку благоденствие и благополучие: "Там, за Данией счастливой, / Берега твои во мгле…" (Блок); "Поет ему и песни гор, / И песни Грузии счастливой" (Пушкин).

Счастье-удача, напротив, - свойство внешних по отношению к субъекту обстоятельств, фетишизируемое в конкретных предметах ("Но девы нежной не обманет / Мое счастливое кольцо" - Баратынский; "Приди, утешь мое уединенье, / Счастливою рукой благослови / Труды и дни грядущие мои" - Языков), и при определении имен лиц вектор метонимии направлен от объекта к субъекту: "Ты счастливый, мой мальчик, тебе везет, тебе всегда и во всем везет" (А.Н. Толстой); "Тургенев, верный покровитель / Попов, евреев и скопцов, / Но слишком счастливый гонитель / И езуитов, и глупцов…" (Пушкин). Для передачи значения счастья-удачи в позиции подлежащего или предикатива русский язык располагает лексемой "счастливец / счастливчик", ср.: "Счастливые часов не наблюдают" (Грибоедов) и "Счастливцы мнимые, способны ль вы понять / Участья нежного сердечную услугу? " (Баратынский); "Счастливцам резвым, молодым / Оставим страсти заблужденья" (Пушкин).

"Счастливая любовь" - это любовь взаимная: "Я любовников счастливых / Узнаю по их глазам" (Пушкин); "Как счастливая любовь, / Рассудительна и зла" (Ахматова). "Счастливая судьба / звезда / доля / участь" - это, в принципе, тавтологии счастья: "Чего же жду я, очарованный / Моей счастливою звездой…? " (Блок); "Да не дал только бог / Доли мне счастливой" (Суриков).

Следует отметить, однако, что речевое употребление и полных и кратких форм прилагательного "счастливый" в значительной части контекстов не позволяет разделить значения его основных ЛСВ, семантическая специфика которых здесь, очевидно, нейтрализуется: "Счастлив, кто падает вниз головой: / Мир для него хоть на миг - а иной" (Ходасевич); "Счастлив, кто жизнь свою украсил / Бродяжной палкой и сумой" (Есенин); "Счастлив в наш век, кому победа / Далась не кровью, а умом" (Тютчев); "Счастливый юноша, ты всем меня пленил" (Пушкин); "Что впереди? Счастливый долгий путь" (Бунин); "Счастливый день! могу сегодня я / В шестой сундук (В сундук еще неполный) / Горсть золота накопленного всыпать" (Пушкин).

И, наконец, вербальные реализации концепта "счастье" представлены глаголами "счастливить / осчастливить" и "счастливиться / посчастливиться", из которых в современном литературном языке встречаются лишь приставочные формы, причем "осчастливить" употребляется преимущественно в ироническом смысле (Ожегов 1953: 417). "Счастливить / осчастливить" соотносимы со значением счастья-радости, "счастливиться / посчастливиться" - со значением счастья-удачи: "Вы забыли, что человек счастлив заблуждениями, местами и надеждами; действительность не счастливит" (Гончаров); "Я дочь мою мнил осчастливить браком - / Как буря, смерть уносит жениха" (Пушкин); "Со слов старика выходило так, что жену и её родню он осчастливил, детей наградил, приказчиков и служащих облагодетельствовал и всю улицу заставил за себя бога молить" (Чехов); "Где поётся, там и счастливится" (Лермонтов); "Вчера перед ним полковник военной разведки объяснялся, сегодня тебе посчастливилось" (Незнанский).

В ассоциативные отношения (тематические, парадигматические, синтагматические) вступают ЛСВ конкретных частеречных реализаций имени концепта "счастье". Особенностью синонимики счастья-радости является наличие семантического дублета "блаженство" (Александрова 1986: 531), в котором гипостазируется субъективный момент этого концепта и который в литературном языке обычно в речи функционирует в качестве интенсива. Адъективные реализации концепта счастья-радости синонимизируются преимущественно синестезически, через вкусовые (сладкий) и цветовые (золотой) апперцепции (ССРЯ 1971, т.2: 526-527). Если говорить о цветовых ассоциациях счастья (сиять, золотой, солнечный, светлый - РСС 1982: 482), то они хорошо согласуются с общей тенденцией концептуализации положительных эмоций (Апресян 1995, т.2: 372), и "золотое время" в русской поэзии это, как правило, счастливое время: "Я вспомнил время золотое, - / И сердцу стало так тепло" (Тютчев); "Края Москвы, края родные, / Где на заре цветущих лет / Часы беспечности я тратил золотые, / Не зная горестей и бед" (Пушкин). Индивидуально, поэтическое счастье может ассоциироваться и с цветом синевы: "Сердце остыло, и выцвели очи… / Синее счастье! Лунные ночи! (Есенин).

Между счастьем и несчастьем формально, на уровне словообразования существует антонимическая симметрия, подобная симметрии между удовольствием и неудовольствием, однако симметрия содержательная, семантическая, существующая между наслаждением и болью, радостью и горем, весельем и грустью, здесь, очевидно, места не имеет.

В философских (этических) фелицитарных теориях, ориентированных на счастье как высшую ценность, "меру добра в жизни человека, идеал совершенства личности и бытия вообще" (Дубко 1989: 61), несчастья нет в принципе, как нет противоположности идеалу. Тем не менее, несчастье вполне вписывается в психологические теории, где счастью противостоит горе, а удовлетворенности жизнью в целом - неудовлетворенность (Татаркевич 1981: 100).

 Скачать реферат