Социально-экономические аспекты традиционной структуры Казахстана в 20-30 годы ХХ века

Налог стимулировал развитие товарности сельского хозяйства, способствовал стабилизации курса рубля, ликвидации натуральных форм обмена, развитию рыночных отношений, стимулировал интерес к увеличению производства. В официальных отчетах отмечалось, что крестьяне Кустанайской губернии стремятся в 1923 году произвести засев возможно большей площади земли. Также росло и поголовье скота. В Уральской

губернии, к примеру, стадо за один год увеличилось на 110 тысяч голов [44].

Однако последствия неурожая и джута не были ликвидированы. Более того, в 1923 году многие районы республики вновь постиг недород. Средняя урожайность упала вдвое. В сельском хозяйстве преобладал ручной труд, себестоимость продукции была высока, реальная доходность хозяйства мала.

Широкий размах обрела торговля. К 1926 году на территории Казахстана действовало 128 ярмарок. Общий оборот ярмарочной торговли превышал 20 млн. рублей. Наиболее известными были ежегодные Уильская, Куандинская, Каркаринская, Темирская, Кокчетавская, Атбасарская ярмарки. Ярмарочная торговля имела громадное значение для казахского кочевого населения. На ярмарках производился закуп скота и продукции животноводства в обмен на мануфактуру, металлические изделия, керосин, спички, соль и т.д.

Развитие народного хозяйства свидетельствовало о начале выхода из кризиса. Вмешательство классовой идеологии в экономику хотя и существовало, но было ограничено, что позволяло развиваться различным укладам в экономике. Однако волюнтаристское вторжение в традиционную систему жизнеобеспечения стало со временем нарастать, что вело к разрушительным процессам. В сложившейся веками оптимальной системе кочевого хозяйства, каждый элемент играл определенную функцию. Устранение любого из них вело к разрушению системы и порождало хаотические процессы. Классовая борьба, проводимая государством, вела к ограничению, а затем и полной ликвидации богатых и зажиточных хозяйств, которые были одним из системообразующих элементов. Аналогичные процессы происходили и в переселенческой деревне.

Поэтому судьбы крестьян оказывались весьма проблематичными. Государственные регулятивные акции конца 20-х гг. были нереальны по своим целям и разрушительны по содержанию. Так в результате передела сенокосных и пахотных угодий предполагалось ликвидировать земельное засилье байства в ауле, и, вместе с тем, ограничить возможность накопления и роста байских хозяйств. Действительно, окончательные итоги передела сенокосных и пахотных угодий, осуществленного в 1926 - 1927 года, оказались довольно внушительными; было перераспределено 1360 тысяч дес. сенокосов и 1250 тысяч дес. пашни. Причем 61,6% сенокосов получили бедняки, 8,8% - зажиточные, а при переделе пашни в 1927 года (по пяти округам) 59,3% площади получили бедняки, 31,7 - середняки и 9% - зажиточные хозяйства [45]. Но эта реформа не учитывало, то обстоятельство, что бедняцкие хозяйства были не в состоянии освоить полученные земли по элементарной причине - отсутствию или нехватке инвентаря, скота, зерна. В такой ситуации очень многим бедняцким и маломощным хозяйствам, получившим доступ к земле, приходилось отказываться от нее в пользу прежних владельцев, то есть тех же зажиточных баев.

Передел сенокосных угодий также столкнулся с рядом трудностей. Он проводился по земледельческим стандартам - по количеству едоков. В то время как в скотоводческой среде сложился иной порядок - по количеству скота. Поэтому бедняки, получая преимущества в переделе угодий, не могли рационально использовать полученные сенокосы. В то же время они испытывали моральный дискомфорт, поскольку нарушали сложившуюся традицию. Кроме того, бедняки прекрасно понимали, что традиционные патерналистские отношения, основанные на традиции, способны дать больше возможностей для развития хозяйства, чем насаждаемый порядок. Поэтому не каждый бедняк рисковал претендовать на байский покос, а потому выгодный для аульной «верхушки» порядок очень быстро восстанавливался.

Таким образом, в плане экономических преимуществ реформа не всегда и не везде выдерживала конкуренцию с традиционной формой организации социума.

Поэтому не случайно, что несмотря на установленные государством ограничения, кулацкие и байские хозяйства восстанавливались быстрее бедняцких. Увеличивалось число батраков, распространился наем рабочего скота и инвентаря на кабальных условиях. Проводимая партией политика конфискация средств потребления у крупных баев «полуфеодалов», а также выселение их и членов их семей за пределы округа проживания преследовала радикальные цели. Вопрос о конфискации скота у крупных баев ставился на III областной партийной конференции Казахстана в марте 1923 года. Однако реализовавшаяся в то время стратегия нэпа, направленная на выход из экономического и политического кризиса, сдерживала коммунистических радикалов. Выбирать приходилось между возможным экономическим хаосом и идеологической догмой.

Но уже в ноябре 1927 года VI Казахстанская партконференция вновь возвращается к идее экспроприации баев, посчитав возможным «допустить изъятие у них части скота и инвентаря», что, по мнению местных партийных «теоретиков», должно привести к осереднячиванию аула и развитию его производительных сил, еще больше закрепив союз пролетариата с трудящимися массами аула.

В декабре 1927 года в верхних эшелонах власти республики была образована комиссия для разработки проекта закона о конфискации хозяйств крупных баев. В марте 1928 года бюро Казрайкома несколько раз рассматривало проект закона, уточняло его, знакомило с ним ЦК ВКП (б) и ВЦИК. 15 августа Крайком создал комиссию для непосредственного руководства кампанией. Председателем комиссии стал Е. Ерназаров, в состав ее вошли У. Исаев Н. Нурмаков, Г. Тогжанов, У. Джандосов и др. 27 августа 1928 года на заседании ЦИК и СНК республики проект закона о конфискации был принят и обрел форд у директивного постановления. Были назначены уполномоченные по проведению конфискации в округах республики. Непосредственно в аулы посылались свыше тысячи уполномоченных, в комиссиях содействия работали 4700 человек [46].

В соответствии с постановлением по республике намечалось конфисковать 700 хозяйств, имевших свыше 400 голов скота (в переводе на крупный) в кочевых районах, более 300 - в полукочевых и свыше 150 - в оседлых. Кампанию планировалось завершить к 1 ноября 1928 года (позднее ее продлили на 10 дней). Согласно документам об итогах кампании, фактически конфискации было подвергнуто 696 хозяйств, из них 619 высланы за пределы округа проживания. У них было экспроприировано около 145 тысяч голов скота (в переводе на крупный), большая часть которая была передана неимущим хозяйствам.

Между тем анализ опубликованных статистических материалов, показывает, что конфискованного и «поровну» перераспределенного скота далеко не всегда хватало, чтобы подтянуть бедняцко-батрацкие хозяйства до приемлемых, с точки зрения задач нормального ведения хозяйства, размеров. Например, по Каркаралинскому округу конфискованный скот получили 198 бесскотных хозяйств, 1374 хозяйства с обеспеченностью скотом от 1 до 5 гол. и 27 хозяйств, владевших поголовьем в 6-7 един. По самым грубым подсчетам, для наделения всех этих хозяйств до сколько-нибудь приемлемой нормы требовалось в совокупности 12 139 гол. скота. Между тем было передано всего 2065 голов, то есть дефицит составил более 5 тысяч единиц. В Кзыл-Ординском округе дефицит определялся в размере 9 тысяч. Так же было и в других округах. Статистика эта означает только одно: значительную часть хозяйств не удалось наделить скотом в приемлемых для ведения хозяйства размерах. Получив лишь несколько единиц скота, эти хозяйства не могли включиться в общину на более или менее паритетных началах, а потому расставались с надеждой повысить свой социальный статус (вскоре полученный по конфискации скот продавался или резался). И хотя на бумаге такое хозяйство числилось уже в середняках, по своей сути оно оставалось все тем же зависимым элементом структуры, но эксплуатировавшимся уже на другом уровне. На этот факт в свое время обращал внимание директивных органов Т. Р. Рыскулов [47].

 Скачать реферат