Информационное поле языка и речи музыки: познавательно-воспитательный потенциал

Музыка у Лосева – это и «предмет логики», или «царство» критического ума», требующее отвлеченных понятий, абстрактного, математического и философского мышления, и всеобщая внутренняя текучая слитность всех возможных предметов в их нерасчленимой бытийственной сущности, приводящая к исчезновению всех противоположностей. Лик чистого музыкального бытия – во вселикости, что и дает разгадку всеобъемл

ющей силы музыки. И если разум видит сущность мира сквозь лики схем, форм и эйдосов, то музыкальное восприятие видит сущность мира во всей ее нетронутой чистоте и недосказанности. Сливая все внеположности, чистое бытие музыки есть выражение творческой и неуничтожимой жизни, преодолевающей «тоску пространственного распятия бытия», уничтожающей моменты прошлого и творящей будущее в длительно-изменчивом настоящем. Логос как форма рассудка, «научное понятие», в своей односторонности бессилен в познании чистого музыкального бытия, в отражении «живых судеб живого предмета». Постулируя внешнюю связь элементов, Логос, фиксирует абсолютную связанность вещей по факту и абсолютную разъединенность их по смыслу, т.е. по существу, чем отвлекается от индивидуальности вещей и оставляет их связь непонятной, немотивированной. Музыкальный мир – вне Логоса, вне закона абсолютной раздельности и абсолютных научных понятий, вне науки, предмет которой – не жизнь, а искусственный «механизм», формальная абстракция, оперирующая логосами. Превращение жизни в «вечную скованность, тупую механичность и в безжизненный труп» может делать только не-музыкальная культура, мир «математического естествознания» – растерзанный и распятый, разбитый на куски. Музыка предъявляет другой мир – в нем нет пространства, физической материи, железного строя понятий, суждений науки и отвлеченной философии. «Музыка гонит науку и смеется над ней. Мир – не научен. Мир – музыка, а наука – его накипь.

«Несказанная тайна», сокровенная сущность музыки – в разительной слитости в ней страдания и наслаждения: она символична и в качестве предмета чистого музыкального бытия «мучительно-сладко чуется сердцем, кипит в душе». В каждом моменте музыки – выражение вечного и бесконечного, единство нечеловеческого и человеческого, где нет ничего и всё возможно и где субъектная индивидуальность неповторима и неуничтожима. Отсюда – интимное переживание человеком чуждого ему музыкального бытия, когда его «я» сливается с жизнью целого мира, становясь онтологической характеристикой отделяемого ранее объекта. Музыкальное переживание – это становящаяся предметность, само бытие во всей жизненности его проявлений, и достижение полного тождества бытия и сознания в музыке обусловливает и объясняет бесконечность ее субъективных восприятий, воспроизведений и толкований. В музыкальном переживании осуществляется особое, становящееся знание – не в понятиях как отдельных моментах истинности, а в логике «оценивающего знания», в «музыкальном суждении», которое само по себе есть музыка в сознании. Музыкальная истина, равная музыкальному бытию, музыкальной норме и музыкальному закону, есть центр динамических взаимоотношений, живая познавательная ткань, пронизанная тайными излучениями и не знающая механической сопряженности. Каждая музыкальная пьеса, тема, фраза – это «вечно играющий», вечно изменчивый субъект музыкального суждения. Субъективность музыкального суждения есть неосознанное указание на самоубедительность пьесы, на полную несводимость ее к какой-нибудь норме и истинность самого суждения.

Жить музыкально – значит ощущать стенания и ликования Мировой Души и быть в скорби тайно светлым и радостным, что дает сознанию и познанию вихри новых универсальных определений. Уничтожая индивидуальное зрение, музыка восстанавливает зрение высокое и всезнающее, открывает мир в его сущностном Страстном Стремлении, перед Неистощимостью и Глубиной которого бессильны все слова и понятия, но где есть всё, начиная от первозданных Огня и Воды, мрака мировой Страсти и «пречистого» и «благоуханного» материнского Лона, откуда выросло пресветлое естество и Тело Вселенной, сладчайшая Плоть Мира, синтез сознательного и бессознательного, познавательного и предметного. Музыкальное бытие как величайший, самонаслаждающийся и самозабвенно погруженный в игру Хаокосмос воссоединяет личность с Первобытно-Единым, с вечно страждущей «родной родительницей», «матерью», с Волей Вселенной к Хотению, Мира к Бытию, с вечно рождаемой, саморазрушаемой и воскресаемой радостью Бытия, его оформлением и спасением во имя грядущего. Чистое Бытие музыки, «распятой душой» обручившее все противоположности мира, уничтожило антитезу Бога и мира, представив жизнь Абсолютного как божественно-прекрасную Скорбь мира, временное в Вечном, страждущее во Всеблаженном. Музыкально чувствовать – значит соединить Бога и мир, молиться всему, славословить каждую былинку, радоваться жизни вне всяких категорий и оценок, а также управлять Вселенной, имманентно присутствуя в каждой монаде стремящихся струй Бытия, превращая его в вечно играющий мир «моря снов» и «бездны откровений», где слиты все начала и все концы.

Выводя основания всеобщего бытия из бытия музыкального, А.Ф. Лосев называет себя творцом, пытающимся создать миф, общий для всякой музыки, но «не вполне удавшийся» из-за несколько односторонней склонности к музыке Бетховена, Вагнера, Листа, Скрябина. Однако для нас важно и его «музыкальное» понимание бытия, которое только «и может стать базой для логических абстракций», и то значение, которое придает философ идеальности музыкального объекта, сравниваемой им с идеальностью числовых отношений, и то предпочтение, которое он отдает выразительности и символичности эйдоса музыкального над эйдосом математическим. Иррационально-чувственное начало музыкального эйдоса рисует «чистую сущность предмета», которая способна «соответствовать бесконечному числу пространственно-временных предметов», отчего музыка – «первопринцип художественности» вообще, порождающий многообразие мифов и «имен». Так, совершив «круг познания», А.Ф. Лосев определил для себя тот идеальный, «истинный мир», благодаря которому сумел достойно прожить долгую, плодотворную жизнь в мире реальном.

Причину целостности, разнообразия и неисчерпаемости смыслов музыки А.Ф. Лосев, другие русские философы видели в порождающей, объединяющей и возвышающей человека силе Любви, пронизывающей и музыку, и все иные сферы жизни, – в той «могучей силе», которая «движет солнца и светила» и которой русский философ «отдает поклон» «за подарок непрерывного чуда бытия». Но если высокий нравственный накал есть свойство, прежде всего, русской мысли, отвергающей ницшеанские панегирики абсолютному аморализму музыки, то определение А.Ф. Лосевым основополагающей роли «музыкальных истин» в познании мира отнюдь не ново. Один из ярких примеров этому – создание Пифагором на основе экспериментов с монохордом (струна, натянутая на дощечке) космогонической теории чисел, ставшей фундаментом всего последующего развития математики, которое долгое время «шло рука об руку» с европейской теорией музыки как математически-астрономической дисциплиной. Ученики Пифагора, превосходного музыканта, не только положительно восприняли его идею «музыки небесных сфер», но предполагали, что их учитель слышал эту музыку.