Процесс пополнения словарного запаса младших школьников

Во-первых, по мнению многих исследователей, понятие новизны до сих пор не имеет достаточной конкретизации и требует уточнений. Так, А.Г. Лыков полагает, что при анализе этот признак «не дается в руки», так как он не может быть количественно измерен и не имеет формализованных характеристик.

Во-вторых, ощущение новизны, возникающее при восприятии какой-либо языковой единицы, является чрезвыча

йно субъективным: то, что одному человеку кажется новым, для другого носителя языка является совершенно привычным и потому субъективно известным, «старым». В исследовании языковой единицы подчеркивается субъективность ощущения новизны носителей языка, которое трактуется как «чисто индивидуальное свойство каждого человека»: его появление у реципиента и утрата «при восприятии слов во многом определяется степенью образованности воспринимающего, его вкусами, языковым чутьем и т.д.». Р.Ю. Намитокова также говорит о том, что «психологическая оценка факта новизны слова является субъективной, не поддается абсолютизации», но при этом считает возможным дать определение неологизма с опорой на этот критерий, максимально расширив круг носителей языка, мнение которых учитывалось бы при квалификации какого-либо слова как неологизма. О.А. Габинская предлагает совмещать «индивидуальный характер ощущения новизны… с коллективным признанием этой новизны». А.Г. Лыков полагает, что обязательным признаком неологизма является «объективное ощущение новизны», поскольку оно существует у всех носителей языка, хотя и может быть «несколько различным по отношению к некоторым конкретным словам у отдельных людей». Об этом же пишет В.Г. Гак: «Поскольку разные люди по-разному оценивают «неологичность» слова, его правильность и т.п., необходимо опираться на чувство языка разных лиц».

Психолингвистические эксперименты, осуществлявшиеся в этом направлении, позволили выдвинуть идею усредненного коэффициента новизны, который был бы объективным показателем неологичности языковой единицы. Так, Е.В. Сенько считает, что при квалификации слова в качестве неологизма «необходимо исследовать характер восприятия каждой неолексемы членами общества и, сравнив полученные данные, вычислить среднеарифметическую величину, которая и будет, очевидно, показателем языкового сознания коллектива». Но проводить широкомасштабные опросы людей и психолингвистические эксперименты со всеми новыми словами, появляющимися в современном русском языке, вряд ли возможно.

Более того, сопоставительный анализ результатов проведенных экспериментальных исследований (1986–1994) показал, что объективная новизна слов-стимулов (их представленность в словарях новых слов и значений) не совпадает с субъективной новизной воспринимаемых реципиентами единиц номинации. Это еще раз заставляет усомниться в возможности объективировать субъективное по своей природе ощущение новизны, зависящее от жизненного опыта человека, от его общекультурной, профессиональной, языковой и лингвистической компетенции.

Идея об относительности нового знания, лежащего в основе неологизма, хорошо соотносится с ономасиологической теорией И.С. Торопцева. Он полагает, что новым, неизвестным языку можно считать только такой смысл, которые не был воплощен ранее в словесной форме. Была предпринята попытка определить степень и вид новизны языковой единицы относительно конкретного носителя языка и всего языкового коллектива в целом. В результате выделены 3 группы слов: а) слова, новые по значению и для общего, и для индивидуального языка; подобные слова сконструированы, а не извлечены из памяти, они воспринимаются как новые; б) слова, новые для языкового коллектива, но известные индивидуальному языку: жаргону, арго, сленгу, просторечию и т.п.; в эту же группу слов входят и индивидуально-авторские образования; в) слова, значения которых известны общему языку, но новые для индивида.

Для «снятия» субъективности критерия новизны лингвисты предлагали также учитывать мнение только наиболее компетентных носителей языка – лингвистов, филологов, писателей, журналистов и иных групп носителей языка, профессия которых связана со словом. Например, В.Г. Гак считает, что наиболее важным является мнение лингвиста – специалиста с развитой лексической компетенцией. По мнению С.И. Тогоевой, с этим трудно согласиться: лингвисты действительно тонко чувствуют язык, но они не могут быть объективными: их мнение неизбежно зависит от тех лингвистических взглядов, теорий, которых они придерживаются. Поэтому для определения степени неологичности какой-либо языковой единицы необходимо привлекать испытуемых различных возрастных, социальных и профессиональных групп.

В-третьих, ощущение новизны, которое должно сопровождать каждый неологизм, носит, скорее, психолингвистический, чем лингвистический характер: оно в большей степени связано с восприятием слова конкретным носителем языка, с его языковой способностью и компетенцией, чем с языком – системой. Выдвинуто же понятие неологизма именно лингвистикой, ей и надлежит дать свое определение этому явлению, которое, естественно, должно отличаться и отличается от психолингвистического.

В-четвертых, субъективность и «психолингвистичность» критерия новизны делают неологизмы нелексикографируемыми или в очень слабой степени лексикографируемыми явлениями. Лексические же единицы – это самый естественный и традиционный объект лексикографов.

В-пятых, ореол новизны опирается преимущественно на признак известности/неизвестности носителю языка какой-либо языковой единицы, на степень ее употребительности, на вхождение в активный или пассивный запас языка. Именно поэтому в некоторых психолингвистических экспериментах испытуемые относили к неологизмам не только недавно образованные и непонятные им слова, но и неизвестную им устаревшую лексику: историзмы и архаизмы.

В результате «смыкаются» явления, находящиеся на противоположных темпорально-языковых полюсах, стирается грань между ними. Об этом свидетельствует, например, история проникновения в современный русский литературный язык лексики репрессированных: слова ГУЛАГ, зэк, зэчка, «пепельница» (о радиоприемнике, радиотарелке, бывшей источником новостей для заключенных) и т. п. – во второй половине 80-х гг. ХХ в. воспринимались основной массой носителей русского языка как новые, но, обозначая старые, утраченные обществом реалии, очень быстро перешли в разряд историзмов.

Известны и процессы, идущие в противоположном направлении: это случаи возвращения устаревших слов в язык, их актуализации. Достаточно вспомнить существительные дума, гимназия, лицей, полиция и т. п., которые исчезли из активного запаса русского языка после революции 1917 г., но начали вновь активно употребляться (хотя и с частично измененным значением) в конце ХХ в.

В-шестых, следует учитывать и то, что ощущение новизны быстро утрачивается вследствие активного употребления слова, созданного по продуктивной словообразовательной или семантической модели. Н.З. Котелова считает, что «многие новые слова сразу усваиваются говорящими и ощущение новизны быстро стирается». Е.В. Сенько полагает, что неологизмы в качестве единиц, маркированных временем, «существуют лишь определенный период, переходя в сознании говорящих в разряд единиц, не маркированных временем». Так, многие неологизмы, появившиеся в русском языке в 80–90-е годы ХХ в., такие, например, как перестройка, спонсор, презентация, консенсус, крутой (о человеке), тусовка, въехать в ситуацию, забить стрелку и т.п., быстро лишились эффекта новизны вследствие своей частотности в современных текстах.