Изучение жанра антиутопии на уроках литературы в школе

В романе «Москва 2042» этому типу личности отдано должное. Положительными героями (насколько они возможны в ироническом повествовании) выступают здесь в первую очередь, конечно, тот же Сим Симыч, и юный террорист, не сломившийся под пытками в «прекрасном будущем», и отец Звездоний, который так и погиб, не «перестроившись», в отличие от подавляющего большинства своих соратников, и генерал Букаше

в, с благородным достоинством принявший крайне невыгодные для себя результаты своего эксперимента. Нам сегодня трудно сочувствовать их взглядам, но невозможно не признать их человеческого достоинства и высоты духа.

Карнавалов – личность харизматическая, а значит, заставляющая подчиняться себе на иррациональном уровне. Повествователь Карцев пытается иронизировать над пророком в изгнании, отыскивает его слабые, уязвимые места, но выпасть из сферы его влияния не может. «Эта сила меня каким-то образом гипнотизировала, выводила из состояния равновесия, никакие реальные причины не вынуждали меня ей подчиняться, но не подчиняться ей я мог, только оказав отчаянное внутреннее сопротивление», – вот классическое описание действия харизмы, качества, которым раньше обладали колдуны, пророки, предводители на охоте и в походах за военной добычей, а в более поздние время – политические и государственные мужи, главы партий.

Из-за образа Карнавалова выглядывал сам Александр Исаевич, поэтому «Москву 2042» и журналы печатать не спешили и критики как-то вниманием обходили. А если и писали, то с оговорками: дескать, «эволюция образа . не позволяет все-таки отождествить Карновалов с Солженицыным». Ну, не позволяет и не позволяет, у автора-то вообще другие задачи . Но здесь ведь вся мера нашей несвободы видна. И какая, в сущности, разница, где находится источник этой несвободы – на Старой площади или в Вермонтском «обкоме»? И где она отзывается, в Нью-Йорке ли, в Москве ли .

Демократия нам не личит, считает Сим Симыч, и он, к сожалению, прав. Особая приготовленность создания к кумиру, пассивно-инфантильная зависимость от него (царь-батюшка, отец народов, властитель дум) – свойство, которое мы сами должны хотя бы осознавать, если пока не способны от него избавиться. И, может быть, православная Россия так легко в 17-м году перечеркнула христианство потому, что в ее подростковом менталитете не было еще изжито языческое поклонение кумирам, – а кумиры в отличие от единого и неделимого Бога вполне взаимозаменяемы. Не изжито оно и сегодня, о чем свидетельствует выдвинутое после путча предложение поставить на место снесенного в демократическом экстазе железного Феликса Эдмундовича фигуру – кого бы, думаете? – Александра Исаевича!

Никто, кажется, не заметил, испугавшись за Солженицына, что согласно роману Сим Симыч оказывается прав во всем – с его-то утопией Войнович пока не разделался, и это предупреждение. Нет, не зря Сим ворочал свои «глыбы»: его воздействие на умы поистине беспредельно, им должности и на дух его принимать нельзя. Движение симидов охватывает поголовно всех – от рядовых граждан до высших чинов БЕЗО. Или наоборот – от высших чинов БЕЗО до прочих. На подпольной сходке симидов Карцев, к своему большому удивлению, обнаруживает Дзержина Гавриловича Сиромахина, генерал-майора БЕЗО и тайного симита (а может, и цэрэушника – нет ничего абсурднее политического мира). И не случайно российское революционное подполье всегда оказывалось в каких-то странных, интимных отношениях с органами, до 17-го года в ходу было даже такое замечательное определение – «жандармско-революционный мир», обе части которого равноправны и взаимопроникаемы.

«Я описываю только то, что было, и ничего лишнего», – подчеркивает простодушно-лукавый повествователь «Москвы 2042». «Ничего лишнего» – означает прежде всего, что книга эта не о том, что будет с Россией, а о том, что в ней было и есть. Форма будущего времени – 2042 год – в данном случае не фурологическая (и уже вовсе не научно-фантастическая), а чисто художественная. Оттого и оказывающаяся провидчески более точной, чем любой специальный прогноз. Сколько я себя помню, меня всегда сильно принуждали любить неких кумиров и признавать за ними несуществующие добродетели и сверхчеловеческие качества. Я еще в детстве усомнился, что Сталин мог разбираться во всех науках, работать круглые сутки, руководить всеми сферами нашей жизни, командовать войсками и прочитывать ежедневно четыреста страниц художественной литературы. Эти сомнения я редко выражал вслух, потому что за них могли посадить. Но помню свои студенческих времен споры о Ленине. Я в то время никак не был антиленинцем, не сомневался во многих его достоинствах, но не верил в исключительную ленинскую прозорливость и в то что он был «самый человечный изо всех прошедших по земле людей Вздор, который я слушал всю жизнь об этих двух культовых личностях, меня всегда раздражал. А потом культ Солженицына – тоже. Но те два культа возникли без меня, а этот складывался на моих глазах и в конце концов заинтересовал меня как литературная тема. И не только как литературная. Считаю синдром кумиротворения застарелой хронической болезнью российского общества.

Об этой болезни я много думал и даже писал. Уже «Владычица», ты верно заметила, это о культе личности. А потом у меня возник некий образ, который в существенном виде кому-то понравился, а некоторых людей возмутил. Эти люди воспринимают мой роман «Москва 2042» чуть ли не как физическое нападение на Солженицына, считают, что я решил в таком виде изобразить Солженицына и делаю это для сведения личных счетов или для того, чтобы заслужить чье-то одобрение. Но у меня с Солженицыным никаких личных счетов нет и быть не может. Меня интересует не он лично, а явление, которое он представляет: все люди, которые становятся кумирами толпы, друг на друга похожи.

Но если даже кто-то в моем романе не видит обобщения, а видит только Солженицына, если это всего лишь пародия или даже карикатура на одного человека, то что в этом ужасного? Ничего бы ужасного и не было, если бы опять-таки речь шла не о культовой фигуре. А само по себе несуразное негодование некоторых читателей этого романа как раз доказывает наличие культа. И доказывает, что мой роман написан на очень больную и актуальную тему . Солженицын в литературе и истории есть и остается, и никому его оттуда не вычеркнуть, но культ его личности кончается, и это хорошо, потому что всякий культ личности – явление нездоровое. К сожалению, сама болезнь не кончилась, наше общество недоразвито, и в нем скоро и обязательно появится новый объект культового поклонения. Кто бы он ни был, он будет непременно напоминать Сим Симыча Карнавалова.

Антиутопия личностна, так как критерием «подлинности», совершенства идеального мира становится субъективный взгляд одного человека. Намерения антиутопистов показать конфликт личности и тоталитарной системы, позволяя опознать ее черты в самых различных произведениях.

Владимир Войнович в романе «Москва 2042» сатирически изобразил «идеальное» общество будущего с его «идеальной несвободой».

Вдумчивое прочтение романа позволило выявить критерии осмысления мира будущего и места человека в нем: чтобы лучше это увидеть мы рассмотрим три аспекта: 1) образ города будущего, 2) образ владыки мира будущего и созданных им государства, 3) образы жителей городов будущего.